Игорь Вардунас - S.W.A.L.K.E.R. Байки из бункера (сборник)

К глубокому и искреннему сожалению Михалыча, карандаш, сгрызенный уже наполовину, никак не желал стимулировать прохудившуюся память. Пришлось обратиться к логике. Старик еще раз пробежался по списку из двадцати – нет, уже девятнадцати – нечеловеческих имен. Напротив большинства из них стояла рукотворная пометка «ОТК». Пока сучье племя не научилось читать, он писал полностью – «ОТКАТ», однако, когда самые пронырливые рожи повадились заглядывать в его записи, ОТКАТ пришлось сокращать до более дипломатичного ОТК: «Отклонен Товарищем К». Кто таков «товарищ К.», пронырливых рож никогда не интересовало, главное, что их уродливое чадо освобождалось от «всеобщей (ха-ха и еще три раза ха!) полетной подготовки».

Спасительной отметки «ОТК» не имело пятеро – Янки Дудль, Лох Несс, сестры Ванилька и Вазилинка, а также Ашотик. Кого же из них откатили в последний момент? Михалыч нахмурился и в очередной раз мысленно обругал самого себя: «Вовремя надо проставлять откаты, во-вре-мя! Старый кретин!»

Логика подсказывала, что за сестер полагался двойной магарыч, тогда как в наличии имелся лишь один-единственный. «Значит, этих страшил исключаем и немедля отправляем в полет. Уже легче».

– Девочки! Ванилька, Вазилинка! Объявляется трехминутная готовность к старту!

В толпе юных страхолюдин (вернее, страхоНЕлюдин), что все это время молча стояли за спиной Михалыча, пронесся рык облегчения. Именно рык, вздыхать местная публика не умела – изуродованная радиацией гортань тупо не позволяла. Упирающихся сестер немедленно и без лишних разговоров вытолкали к «взлетной» полосе, где и бросили рыдать в двуедином одиночестве.

– Ну-ка, цыц, горлопанки! – Михалыч с удовольствием сменил затянувшуюся растерянность на праведный, чуть театральный гнев. – Устроили, понимаешь, панихиду средь бела дня. Церемония первого полета – это огромная честь и невероятное доверие, которое вам оказывается всем… – старик с трудом остановил рвущееся на свободу «стадом», своевременно заменив его на нейтральное «племенем». – Да, именно всем племенем. В вас верят родители, друзья, в вас, наконец, верю я, Небесный Странник!

Михалыч не любил пафосных речей; обычно при упоминании собственного прозвища его тут же пробивало на дурацкий смех, смущавший синекожих слушателей, либо на исполненную горечью ухмылку, скрывающую жалость к самому себе. Авантюрный полет на ветхом дельтаплане через территорию, захваченную мутантами, предсказуемо закончился катастрофой. Много лет назад он – тогда еще далеко не старик, а отчаянный, бесстрашный пилот – рухнул с неба сюда, во владения синежопых чудовищ. Вопреки здравому смыслу и законам физики выжил. Даже стал для местных неким видом падшего божества, ниспосланного сверху, чтобы учить летать сухопутное племя, по какой-то странной мутагенной прихоти наделенное крыльями. И вот он – мелкий божок, посаженный на железную цепь, ежегодно, в День Взросления, отправляет юных уродцев в полет. Первый и всегда последний. Рожденный ползать, ну, и далее по тексту…

Михалыч усилием воли прервал поток воспоминаний. Пора бы оставить мысли о доме. Все это было слишком давно, нужно смириться со своим жалким мелкобожественным существованием…

– Так, синедевецы, расписные крысявицы, а чего это я перед вами распинаюсь?! Ванилька, ну-ка быстро повтори, чему вас учили в дважды краснознаменной школе имени меня!

Ванилька заливалась краской – кислотная зелень проступила сквозь природную синеву уродливой кожи. Впрочем, цветовая пертурбация не помешала ей выпалить зазубренное и повторенное многократно поверье:

– Придет назначенный Судьбою день, наступит час урочный, и средь сынов и дочерей народа нашего родится избранный, чьему крылу покорится небесная твердь, и поведет он за собой все племя великое, и подчинится ему высь, земля и нижние пределы…

Старик доброжелательно кивал головой в такт велеречивым словесам, внимательно слушая самолично придуманную когда-то пьяную белиберду. А что, даже мелким божкам полагаются предсказания, видения и откровения!

Но дослушать вдохновенный бред ему не дали.

– Ээ, братка, слышишь? Уважаэмий, базар ест!

Михалыч собирался было вспылить, за то что его отвлекают от важных дел, но, узнав своего единственного любимца, обитающего в здешних дурных краях, сменил гнев на милость.

– Вазген Вартанович, вай-вай, зачэм так нихарашо паступаэшь? – старик откликнулся в тон любимцу. В свое время он потратил уйму времени, обучая того «русско-кавказской» речи, зато сейчас пожинал плоды своих трудов: каждая беседа с местным полиглотом неизбежно улучшала настроение, вне зависимости от темы разговора. – У нас тут палёты-шмалёты, панимаеш, пастароним нэту входа. Катэгорически!

– Какой-такой пастароний, батоно Михалыч! Обидеть хочешь старого друга, да? – «старый друг» насупился, от чего его надбровные мешки самопроизвольно раздулись, а хоботок закрутился против часовой стрелки – верный признак обиды и раздражения. – Я к тибэ с дилавым придлажениэм! Вах, ни придлажениэ, а целый бизнес-шниблес, мамой клянус! Сами Нибиса миня к тибе атправили!

Синекожий с несвойственной его соплеменникам грацией извлек из-за спины бутыль, на треть заполненную мутновато-бурой жидкостью, – она источала настолько сногсшибательный «аромат», что у старика немедленно защипало в глазах, – и с торжествующим видом протянул Михалычу.

– Прымы ат всиго сэрдца, братка! И ни аткажи в малом… Ашотика, кравыночку маю, наслэдника нэнагляднога атстрани-

ат палётов, да? Ну какой он Избраный, балбэс и лодирь, мамой клянус!

– Да тихо ты! – зло оборвал Михалыч, пряча презент за пазухой. Конечно, откат был еще тот – дерьмо, если честно: не бормотуха, скорее термоядерное слабительное на три «нескучных дня». Однако Вазген никогда в зажиточных синежопых не числился, уж чем богаты… да и как откажешь «старому другу». – Иди давай, пазоришь толька!

– От спасиба тибе, добрий чилавэк! Вазген Вартанович добра ни забиваит, в агонь и в воду пайду за табой, батоно Михалыч, мамой клянус!

Но старик уже не слушал.

Когда на взлетном поле помимо уклонистов остались лишь Янки Дудль и Лох Несс, впору было хвататься за голову. Пришло время отправлять в полет последнего «счастливчика», но память-предательница так и не выдала Михалычу имени того, чью неприкосновенность оплатили мутанто-родители. Что делать? Что делать?!

Когда пасует здравый смысл, молчит логика, а память изо всех сил делает вид, что она совершенно не при делах, остается последнее средство. Не особо надежное и верное, но за неимением вариантов… Михалыч решительно сунул руку в карман, нащупал там кругляш побольше да посолиднее и вытащил на свет довоенный пятирублевик.