Василий Гавриленко - Теплая Птица (отредактированный вариант с альтернативной концовкой)

Две живые реки пересеклись, матюгаясь. Одна река последовала прочь от

платформы, другая - погрузилась в электричку.

-Следующая остановка – Балабаново.

Нагретый на солнце, перегруженный горячими телами поезд стукнул

колесами, загудел и рванул, отделяясь от платформы.

-Как селедок, - поведя плечом, сказала Анюта. – И так до самой Москвы.

Андрей кивнул. Толпа увлекла их к автобусной остановке. Люди брали

штурмом единственный красный автобус: к желтой стае маршруток пока не

подходил никто, напрасно надрывали голоса зазывалы: «Тринадцатый маршрут»,

«По Ленина». Вот автобус, проседая, отчалил, и тогда стали заполняться

маршрутки – в основном, молодежью: экономные старики будут ждать другого

автобуса.

-Погоди, - Анюта схватила Андрея за руку, - пусть разъезжаются.

Они протиснулись к лавкам, на некоторых спали загорелые дочерна бомжи.

Воняло мочой и семечками. В пивном ларьке маялась от жары продавщица.

-Пива хочешь?

-Можно.

Анюта купила две бутылки «Багбира» и фисташки. Попросила продавщицу

открыть пиво; та с недовольной миной выполнила просьбу.

-Надо же, пиво уже полтинник стоит, - проворчала Анюта, подавая одну

бутылку Андрею. – Фисташки будешь?

-Нет, спасибо.

Андрей жадно хлебнул из бутылки – белая пена брызнула на плащ.

-Почему ты таскаешь плащ в такую жарынь? – без особого интереса

спросила Анюта, хруста фисташками. Бутылку она поставила на скамью, прямо

рядом с пыльной подошвой спящего бомжа. Ее большие груди выглядывали из-

под розовой майки: казалось, Анюта стоит на людях полуголая.

-Не знаю, - пожал плечами Андрей.

-Ну, так сними.

Он снял плащ, перекинул через локоть, оказавшись в белой рубашке с

короткими рукавами. Руки у него были тонкие, жилистые, покрытые черными

волосками.

-Какая духотища, - проговорила Анюта, щурясь на солнце.

Андрей допил пиво, опустил бутылку в урну.

-Уже выдул? - подивилась Анюта и потянулась к своей бутылке. Бомж во

сне дрыгнул ногой, бутылка упала. Она не разбилась, а покатилась под лавку,

гремя и орошая асфальт пятидесятирублевым пивом. Бомж, словно младенец,

зачмокал во сне раздутыми потрескавшимися губами.

-Козел, – зло сказала Анюта. – Бомжара чертов.

Народ рассосался; подошел пустой автобус. Андрей и Анюта вошли в

жаркий салон, пахнущий пылью и потом, опустились на кресла с торчащей из дыр

желтой поролоновой набивкой.

-Обилечиваемся, - подошла кондукторша: лицо усталое, волосы

растрепаны; белые штаны-треники, похожие на кальсоны (в автобусе-то можно -

это почти что дома), голубая застиранная футболка, подмышки желтые, влажные.

Анюта протянула кондукторше двенадцать рублей, получила два синих

талончика; один отдала Андрею.

-Опс! Ты посмотри! – Анюта несильно пихнула Андрея в бок.

Бомж достал из-под лавки бутылку и пил остатки пива.

-Нарочно скинул, - засмеялась Анюта.

Автобус тронулся. Анюта принялась рассказывать про свою подругу,

продающую одежду в торговом центре «Триумф». Трещала пуще сороки. Андрей

слушал невнимательно: чувство, тяжелое, как медведь, ворочалось у него в груди.

Когда Анюта, чмокнув его в щеку и весело бросив «До вечера!», сошла, он

почувствовал себя лучше, - надел плащ, стал вглядываться в проплывающие

мимо окна знакомые улицы.

Люди входили, выходили, кто-то садился на кресло рядом с Андреем. Он

упрямо глядел в окно. Когда снова подошла кондукторша («Ваш билет? А, вы

обилечены…»), на мгновение повернулся.

Андрей не думал о Гале, о матери, об Алене – мысли испарились, уступив

место созерцательным проблескам: вон карапуз ест мороженое – на щеках слезы,

значит, долго просил у мамы (а может, мама купила мороженое, чтобы не просил

велосипед); вот старик на лавке читает газету (а может, спит, обманчиво

поблескивая дужками очков). Показалась телебашня, ершисто ощетинившаяся

крестообразными шипами. Но посмотрите-ка - к телебашне приторочена узкая

лестница! До самого верха, туда, где плавают облака. К чему это? Должно, для

монтеров, для ремонтников… Андрей представил, как должно быть, холодно и

страшно ползти по узкой этой лестнице – все выше, выше - с абстрактной целью

и такими же абстрактными возможностями. Что человек перед этой башней? Му-

ра-вей.

«Муравей, да ведь башню-то он построил».

Андрею стало смешно.

«Конечная, ЯДИ», - сказала кондукторша, неприязненно глядя на Андрея.

Автобус стоял с открытыми дверьми.

Андрей подхватил портфель и вышел у знакомой синей будки. Желтая

табличка, приваренная к железной стенке, оповещала, когда придет следующий

автобус. Но Андрею он был не нужен – за дорогой петляла узкая тропинка,

ведущая в прохладу молодого бора. Андрей подождал, пока уйдет автобус,

перешел дорогу и быстрым шагом двинулся по тропинке.

Сосны приняли человека под свои своды с величавым вниманием, обдав

смолистым запахом. Бор скрывал терминал - невысокое, но длинное и широкое

строение, огороженное колючей проволокой. К нему примыкали еще несколько

зданий; это - ЯДИ – Ядерный институт, организация, ради которой построен город

с многоэтажными домами и общежитиями для сотрудников. После остановки

первого в мире атомного реактора, сворачивания программ, многие были

уволены. Работу сохранили лишь единицы.

Например, Кузьмич.

Андрей дошел до будки с турникетом и шлагбаумом. Нелюдимого вида

старик потребовал предъявить документы. Вот ведь чудак – знает всех

сотрудников наизусть, но каждый раз требует предъявить документы.

-Здравствуйте, Кузьмич, - сказал Андрей, улыбаясь про себя. Показал

старику красную корочку: «Андрей Сергеевич Островцев, старший научный

сотрудник».

Кузьмич кивнул, протягивая руку к кружке с чем-то черным. Чай или кофе?

Андрей отвернул рогульку турникета, пошел по асфальтированной дорожке

к проходной. Под голубым навесом, притороченным к левому крылу здания,

млела «Тойота» Невзорова, – значит, начальник уже на месте.

На проходной ни души. Андрей прислонил к электронному турникету

именной чип. Раздался короткий писк – прозрачные створки разошлись в стороны,

пропуская старшего сотрудника. Человек со стороны был бы удивлен наличием

современных пропускных систем внутри главного корпуса ЯДИ и общим

невзрачным, даже, пожалуй, ущербным состоянием Института. Все здесь было

словно затянуто пылью – стены, потолок, пол. Человек со стороны был бы

удивлен, но таковых в ЯДИ не бывает.

Навстречу Андрею показалась Клавдия, женщина лет сорока, работница

Прикрытия. Казалось, и она слегка припорошена пылью. Клава несла в руках