Василий Гавриленко - Теплая Птица (отредактированный вариант с альтернативной концовкой)

Близнец не ответил.

-Забирайте его и валите отсюда.

Мародеры, кряхтя, подняли товарища. На обгорелой горбоносой роже

сверкают белки глаз. Близнецы, волоча труп, исчезли за стеной начавшейся

метели. Отойдут шагов на двести и швырнут в сугроб: на что им сдался мертвяк?

Я подошел к Марине, сидящей на корточках перед псом. Она подняла

голову:

- Что теперь Снегирь скажет?

Животное, казалось, уснуло; лишь тонкая струйка запекшейся крови,

легшая из уголка пасти на снег, говорила о том, что вожак упряжки мертв.

-Пора, Марина. Буря…

Я положил руку ей на плечо. Девушка кивнула и поднялась.

Ревел ветер, стальные стены склада скрежетали. Собаки без вожака

повизгивали и жались друг к другу.

Пока я рыскал с фонарем по складу – как бы то ни было, а возвращаться с

пустыми руками мы не имели права, - Марина высвободила из упряжки одну из

собак и впрягла ее на место вожака. Сильный пес скулил, как щенок.

В дальнем углу склада я обнаружил деревянный ящик. Выходит, банда

«цыпленка» не все здесь распотрошила - кое-что осталось. Я взял ящик,

подковырнул крышку ножом и открыл. Он был наполнен черными пластиковыми

пакетами.

-Что там?

Я оглянулся. Марина заслонилась рукой от фонаря.

-В глаза не свети. Что там, Андрей?

-Не знаю.

Я осторожно надрезал один из пакетов: сероватый мелкий порошок.

-Наркота?

-Вряд ли.

Я взял щепотку порошка, понюхал - полное отсутствие запаха. «А что,

если…». Поднялся и направился к костру. Марина последовала за мной, но я

махнул рукой: «Оставайся на месте».

Порошок, казалось, еще не коснулся языков огня, как раздался хлопок,

достаточно сильный, чтоб назвать его взрывом. Огненный шар, возникший на

месте костра, опалил мне брови.

Так я и думал: взрывчатка. И очень мощная: я бросил в огонь всего

щепотку… Страшно подумать, что было б, кинь я туда целый пакет. Как очутился

здесь смертоносный порошок? Привезли в Москву террористы и, по недосмотру

складского начальства, поставили ящик сюда ни о чем не подозревающие

рабочие? Бог весть… Не все ли равно, если мир бывших лежит в руинах?

-Что будем делать? – обратился я к Марине, все еще находящейся под

воздействием огненного шара, на мгновение превратившего ночь в день.

-Пожалуй, возьмем. А там пусть Христо решает, что с этим делать.

С трудом взвалив на сани тяжеленный ящик, мы замерли над трупом

собаки.

-Если хочешь, возьмем, - кивнул я на мертвого пса.

Марина отрицательно покачала головой.

-Собаки устали, их стало на одну меньше, и тащить лишний груз через бурю

непосильно для них. Спи спокойно, вожак.

А буря между тем пыталась поднять на свое крыло все, что еще цеплялось

за землю. Снежный вихрь несся над развалинами, над полосами железной

дороги. Скрипело железо. Казалось, сама Москва скребется когтями в

металлическом гробу, тщетно пытаясь приподняться.

Собаки брели, склонив обледенелые холки, едва не касаясь языками

снежного наста. Подняв воротник, Марина всматривалась в белую кутерьму,

пытаясь разглядеть очертания знакомых развалин. Но, похоже, это ей никак не

удавалось, и девушка оборачивалась, бросая на меня тревожные взгляды.

Не было видно и реки, хотя мы ехали не меньше часа. Вместо нее

показалось кладбище – покосившиеся кресты, потрескавшиеся памятники. Стало

понятно, собаки сбились с дороги. Марина попыталась развернуть упряжку, но

усталые псы не послушались; брели, проваливаясь в снег, останавливаясь,

оборачиваясь, подвывая, точно приглашая нас: «Впрягитесь и попробуйте!». С их

языков капала слюна.

Марина положила палку на дно саней и повернулась ко мне.

-Заблудились, Андрей! Кажется, мы уже за пределами РВК.

Я промолчал: что тут скажешь?

За пределами Района Второго Кольца не было развалин. Вернее, дома с

пустыми глазницами окон, с трещинами на каменных телах - это, конечно, тоже

развалины, но все же не кучи кирпича, как в Пустоши. Это место напоминало

Калугу, только дома здесь были гораздо выше. «Жилые массивы» - пришло на ум.

Да, когда-то в этих громадинах кипела жизнь. Каждое окошко светилось в ночи

желтым пятном.

Ветер завывал, громыхал железом на крышах, стонал, как раненый путник.

Марина прижалась ко мне, я обнял ее, склонил голову, вдыхая запах меховой

шапки. Две Теплые Птицы в снежной пустыне… Я смежил веки.

…Сначала это были мельтешащие разноцветные пятна, а потом я увидел

зеленую поляну с веселыми вкраплениями синих, желтых, красных цветов. В

теплом воздухе порхали бабочки, с деловитым жужжанием мимо проносились

шмели.

-Марина, - позвал я, даже здесь не представляя себя без нее.

Она поднималась ко мне по пригорку, ведя за руку зеленоглазого

белобрысого мальчугана с россыпью веснушек на вздернутом носике. Кто это?

Мой сын… Неужели это мой сын? Залаяли собаки… Почему лают собаки, откуда

здесь собаки?

-Эй!

Лица… Два мужских и женское… Но где бабочки, где мой сын?

Встряхнув головой, я окончательно пришел в себя.

-Эй, вы кто такие? – услышал голос женщины: ее черные глаза

настороженно смотрели из-под надвинутой на лоб шапки. Одета в короткую

грязную шубу, джинсы и сапоги на высоких каблуках. Как только ходит в таких по

сугробам? Лицо серое, осунувшееся, с красным шрамом на лбу, напоминающим

букву «Ц». Я бросил взгляд на ее спутников. Первый - толстяк невысокого роста

со складками кожи под подбородком, одетый в треснувшее под мышками пальто;

второй, - высокий, худющий, зябко кутающийся в кожаный плащ и весь такой …

заостренный: острый нос, острый подбородок, остро поблескивающие глаза. И,

самое главное, на лбах и у того, и у другого точно такой же, как у женщины, шрам.

Собаки захлебывались лаем. Я посмотрел на Марину – она как будто не

была напугана. На всякий случай, я сунул руку в карман, где лежал пистолет.

-Мы из Пустоши, – сказала Марина, вылезая из саней. – Заблудились.

-Из Пустоши? – присвистнул толстяк. – Далеко же вас занесло.

-Где мы?

-В самом центре РТК.

- Центр Третьего кольца? – изумилась Марина. – Не может быть!

Ее возглас остался без внимания.

-Вас повезло, что вы встретили нас, - сказала женщина, переминаясь с

ноги на ногу. – В такую бурю немудрено попасть в Черемушки, или, того хуже, в

Битцу.

-А что там, в Черемушках и Битце? – подал я голос.

-Когда узнаешь, будет поздно, - сверкнув глазами, произнесла женщина. –

Там бесчинствует банда мародеров Шевченко.

Я взглянул на Марину. Та кивнула и сказала:

-Шевченко уже не в Битце, он подвизался в РВК.

-Вот как? – равнодушно сказала Серая. Помолчала.

-Меня зовут Серая. Это – мои братья. Брат...