Василий Гавриленко - Теплая Птица (отредактированный вариант с альтернативной концовкой)

-Брат Устин, - встрял толстяк и, смутившись, покраснел.

-И брат Ярослав.

Длинный едва заметно склонил голову.

-Что это значит, - братья? – спросил я.

-Мы братья по вере, – взгляд Серой стал жестким. – Мы – цоисты.

Вот значит, почему у них на лбах буква «ц»!

-Цоисты? – удивилась Марина. – Не слыхала…

-Очень жаль. Если бы все стали цоистами, под солнцем воцарился бы Он.

-Кто – он?

-Бог, разумеется.

-Пора, сестра, - кашлянул длинный, поглядывая на небо.

-Да, - кивнула Серая и обратилась к нам. – Я предлагаю переждать бурю у

нас. Будьте гостями детей великого Цоя.

-Цой – жив, – отозвались Устин с Ярославом, молитвенно сложив на груди

руки.

Марина незаметно дернула меня за рукав. Я посмотрел на нее, ничего не

понимая.

-Итак, вы принимаете приглашение?

-Можно мы обсудим это … наедине? – не очень уверенно спросила Марина.

Серая пожала плечами.

-Пожалуйста. Но недолго. Буря.

Цоисты отошли в сторону и принялись что-то горячо обговаривать между

собой.

-Андрей, давай не пойдем, - зашептала Марина. Губы у нее припухли от

мороза, лицо раскраснелось.

-Почему? Мы замерзли, заблудились, в такую бурю нам не добраться до

Пустоши…

-Все это так… Но…

-Что «но»?

-Мне не нравятся эти люди.

-Марина, - я взял ее за руку. – Ничего не бойся. Это просто сумасшедшие,

они безобидны. В конце концов, ты со мной!

Девушка слабо улыбнулась.

-Хорошо, Андрей.

-Эй, - окликнул я цоистов. – Мы идем с вами.

6

СПОКОЙНАЯ НОЧЬ

Дом стоял в уключине переулка, такой же мертвый, как и окружавшие его

каменные собратья. Когда Серая вошла под арку и махнула рукой: «Сюда», я,

ведущий за ошейник вожака упряжки, подумал: не зря ли не послушал Марину? В

конце концов, в Джунглях приходилось переживать и не такие бури, как–либо

перекантовались бы… Но, взглянув на свою женщину, едва бредущую по снегу,

отогнал от себя эту мысль. Одно дело – Джунгли, где, кажется, от деревьев

исходит тепло, и совсем другое – этот город, этот обмороженный каменный гроб.

-Пришли, - произнесла Серая.

Вход в парадное был достаточно широк, чтобы упряжка вместе с санями

протиснулась туда. Но усталые псы отказывались подниматься по обледенелым

бетонным ступенькам.

-Мы поможем, - с готовностью вызвался толстяк Устин. – Так, Ярослав?

Длинный молча вцепился в задник саней. Я дернул за упряжь, вожак, не

привыкший еще к своей новой роли, заскулил, напрягая мускулы.

-Толкайте!

Устин и Ярослав поднапряглись, и сани въехали по ступенькам на

площадку.

Стены парадного украшали разноцветные надписи, рисунки. Чаще других

встречались кричаще-броское «Цой жив!», а так же портрет длинноволосого

юноши с задранным подбородком и горделиво выпяченной нижней губой. Одна

бетонная лестница вела наверх, туда, где слышалось завывание ветра в пустых

комнатах, другая – вниз. Вдоль лестницы, ведущей наверх, были установлены

металлические перила, к которым я и привязал собак. Впрочем, псы и не

помышляли о побеге. Оказавшись под защитой от бури, они дружно улеглись на

пол и поглядывали на нас, высунув розовые языки.

-Следуйте за мной, - пригласила Серая.

Логово цоистов находилось в подвале. Серая отворила металлическую

дверь. Терпкий дух человеческого жилья заструился вверх по лестнице. Я вошел,

следом – Марина, и уже за нами – Устин с Ярославом.

Это было большое помещение с черными стенами и закопченным

потолком; у дальней стены возвышалась статуя человека с гитарой, украшенная

бусами из человеческих черепов; в углах – груды тряпья, должно быть, служащие

цоистам постелью. Посреди помещения горел костер, у которого грелись двое.

Еще трое сидели на коленях рядом со статуей, но, как только мы вошли, они

вскочили на ноги и все как один уставились на нас.

-Братья и сестры, - обратилась к ним Серая. – Это…

-Андрей.

-Марина.

-Андрей и Марина едва не погибли, и мы решили привести их сюда.

-Лучше бы пожрать принесли!

-А тебе бы, Антон, только жрать да жрать, - заметила Серая, строго глядя

на длинноволосого парня со сломанным носом. – Лучше бы ты чаще молился!

-Он молится, - словно оправдываясь, сказала пожилая женщина, стоящая

рядом с Антоном. – Он молится, госпожа!

Госпожа! Так вот, значит, кто здесь главный. Впрочем, это можно было

понять и раньше по горделиво-холодному тону, с которым Серая разговаривала с

Устином и Ярославом.

-Располагайтесь, - кивнула мне Серая. – Вы теперь под защитой стен

Храма великого Цоя.

-Цой – жив! – эхом отозвались сектанты.

-Апрель, помоги мне раздеться.

Апрель, невысокая белокурая девушка, бросилась к госпоже. Она приняла у

Серой короткую шубу, - та осталась в свитере, четко очерчивающем небольшую

грудь. Сняла с нее шапку. Череп Серой был голым, как яйцо; на макушке, плавно

переходя в затылок, расположилось вытатуированное изображение все того же

длинноволосого гитариста.

-Вы, должно быть, голодны?

-Да, - поспешно признался я.

-Рудольф!

-Моя госпожа?

Из светового круга выступил коренастый мужик. Он, набычившись,

посмотрел на меня. В плотоядном блеске этих желтоватых глаз я узнал собрата –

игрока. Возможно, этот Рудольф никогда не был в Джунглях, но ему явно знакома

борьба за Теплую Птицу, в которой он, похоже, преуспел, не останавливаясь ни

перед чем.

-У нас есть что-нибудь съестное, Рудольф?

-Сухари, госпожа, да и тех немного.

-Дай им по одному.

По тому, как изменился, - смягчился, потеплел – взгляд Рудольфа, когда он

посмотрел на свою госпожу, я понял: эти двое любовники. И тогда мне стало ясно,

как именно устроена эта секта. В основе ее – страх, а вовсе не вера. Все эти

Ярославы, Устины, Антоны смертельно боятся Рудольфа, который в своем

изодранном тулупе, надетом мехом наружу, похож на зверя, только что

покинувшего Джунгли.

-Приглашаем вас принять участие в еженощной молитве, - произнес

Рудольф, глядя, с какой жадностью мы с Мариной грызем сухари. Сказано это

было таким тоном, что мне стало ясно: отказаться мы не можем.

-Таким образом, вы проявите уважение к Храму, приютившему вас, -

вставила Серая, усаживаясь на принесенной двумя цоистами драное кресло.

Сектанты расселись в кружок у костра, оставляя достаточно места для

двоих, тем самым как бы приглашая нас присоединиться к себе.

Ну что ж, молиться – это не в кипятке вариться. И все-таки: скорее бы

рассвет! Я посмотрел на Марину. На ее лице отражалось похожее желание.

Мы присели на колени у костра. Хотелось протянуть к огню руки, но я не

решился: напротив сидел Рудольф.

-Братья мои, сестры мои, - изменив голос до неузнаваемости, заговорила