Сергей Калашников - Четвертая дочь императора. Оператор совковой лопаты

Какие мысли! Это что же, костлявая за порогом и пришло время вспоминать прегрешения? Дудки. Рано ему копыта отбрасывать. Вирус у него из дома, вряд ли в лесной глуши он что-то местное мог подхватить. Следовательно, антитела к нему организм когда-то вырабатывал. Так что, если не раскисать — выдюжит. У тёплой печки рядом с горшком кипятка помирать обидно. А что к людям надо отношение менять, так обязательно изменит. Вот только доберётся до них, и сразу подкорректирует поведение, так сказать.

Хорошо бы жили здесь доверчивые кроманьонцы. Приносили бы ему сочные фрукты, ароматные окорока и приводили самых красивых девушек. И дрова бы приносили сухие. Дрова — в печку, а девушек — кормить эскимо, водить в кино, а потом провожать домой к папе и маме. Больше они ни на что не годятся, нежные и доверчивые существа. Наверное, он бредит.

Выкарабкивался Мишка долго. Насморк и кашель, гармонично дополняя друг друга, наполняли жизнь звуками и действиями, без которых он отлично бы обходился. Пожелтела и стала опадать листва. Тепло ушло. Нет, холода ещё далеко не наступили, но теперь приходилось очень энергично двигаться и много есть. Несколько больших котлов, наполненных красной икрой сильно ему в этом помогали. Сохранить её он не надеялся, так что посолил умеренно, как говорится по вкусу. И ел, сколько влезет.

Ход рыбы в реке прекратился. Мотаться на Золотой ручей за самородками было боязно — нет уверенности, что холодная вода, по которой приходится бродить, собирая со дна золото, полезна для его здоровья. И вообще ни за что новое браться не хотелось. Заготавливал дрова, укладывая их под навесом, в холодных сенях, и даже в тёплой землянке. Частые дождики загоняли его под навес, и тогда строил топчан, стол, лавки и стеллажи, оборудуя жилище. Топор-то у него теперь новый. Отковал он зубило размером с кисть руки и так же, как и первое, что из арматурины, закрепил бандажами, стянув в обхват две хорошо приструганных палки.

Аналогичного размера брусок таким же способом приспособил в качестве молота. А главное, «пинцет» у него теперь был железный. Не весь, только там, где хватался им за горячий металл, однако этого достаточно, чтобы после каждого сеанса работы у горна не образовывалось кучи дров из обуглившегося инструмента.

Тонкие лепёшки монолитного железа весом с полкилограмма, которых он наплавил в своей чудо-печи, сильно отличались друг от друга твёрдостью. Кроме того, то, что они идеально повторяют форму донной части тигля, наводило на мысль о том, что, сделай он в этом месте подходящей формы углубление — получит отливку. А то с приданием формы металлическим изделиям прогресс идёт медленно. Ножики и наконечники стрел — по-существу пластины — получаются, пусть неказистые, неровные, но функцию свою исполняют. А вот, скажем, дырку пробить в молотке он даже не пробовал. Чувствует, что не получится это у него, только зубило загубит.

Нет, неспроста кузнечное дело считалось сложным. Есть тут секреты, которые он разгадает позднее. Например, почему столько металла уходит в окалину при ковке? Арматурины не так горели при нагреве. И изделия из них меньше ржавеют. Да и служат они дольше. Н иначе примесь какая-то портит его железо.

Из четырнадцати установленных ульев заселены только шесть. Все их он не проверял уже больше двух недель. И не будет. Насекомым зимой чего-то кушать потребуется, а его дело — укрыть их домики от холодов. Керамика — не самый лучший теплоизолятор. Так что нахлобучил на эти сооружения связки сухой травы, щитами, плетёными из прутьев, придавил, только в районе летка оставил проход. Начинается зимовка. У него, кстати, тоже. Над кузницей соорудил навес со стенками — сплошные плетни. Дёрном, положенным поверх коры, это всё укрыл. Некогда ему сейчас с нормальной стройкой затеиваться, всё на скорую руку. Чтобы зимой можно было работать.

Что обидно — простуда никак не проходит. Кашель и насморк не прекратились. Просто он как-то стерпелся с ними. Научился преодолевать себя и правильно расчитывать силы между приступами слабости, что периодически накатывает.

Гончарный круг у него, также как и горн с наковальней, нетранспортабелен. Так что участок под навесом, где его соорудил, огородил плетнём на манер закутка, так чтобы пара тазиков для замешивания глины здесь помещались и большой горшок, в котором намеревался разводить огонь, чтобы было тепло. Стенки обмазал.

Позанимался благоустройством. Битые и растрескавшиеся горшки доколотил, а черепками вымостил дорожки. Трубу обжиговой печи закрыл «шляпой» из травы, деревяшки все под навес позатаскивал, нечего им мокнуть. Стало опрятно.

Морковку убрал, сложил в яму с песком. К осени корнеплоды в толщине сравнялись с мизинцем и чуть порозовели. Мягче или вкуснее, впрочем, они от этого не стали, да и было их от силы пара килограммов. Он ведь их поштучно притаскивал вместе с комом земли, а сколько потом на кроликов извёл! Впрочем, два растения дали семена. Собрал, ясное дело и упаковал в кулёчки, свернутые из тех бумажек, что прихватил из мусорной кучи. Если весной посадит, да каждое взойдёт — будет у него тут морковный беспредел и паломничество носителей кроличьих шкурок.

Выполняя мероприятия по вхождению в зиму, Мишка не уставал анализировать недоделки и упущения, совершённые им с момента попадания сюда. Вот, скажем, нашёл он травы волокнистые. Чего, спрашивается, не сделал запаса? Натрепал бы, начесал, мог бы нитки прясть, бечёвки крутить, да сети вязать.

Или, если бы заранее запас да насушил хороших жердей и коры надрал с крепких деревьев и живицы собрал, делал бы в холода челнок. Спокойно прошла бы зима, в добрых делах. Или тех же самородков запасти как следует не позаботился. Осталось их у него от силы на полтора десятка плавок. А без нормальной тёплой, хоть бы и демисезонной одежды далеко от дома в такую погоду отлучаться можно, только если это вопрос жизни и смерти. Особенно в его сопливом состоянии.

И грязной соли мало принес, и никаких зерновых культур не обнаружил, и овощей толковых не нашел. Ни картошки, ни подсолнечника, ни кукурузы. Может быть, он и не в Америке вовсе? Тут дикобразы должны на каждом шагу встречаться, а он только одну свинью заметил краем глаза, что подбирает рыбьи хвосты и кости, когда он не видит. Вернее, когда она его не видит. А он её нарочно прикармливает, и волнуется, если долго не заглядывает. У него на эту животину вполне определённые виды. На тот период, когда припасы подойдут к концу. И остаётся только пожалеть о том, что не позаботился он припасти для гостьи дорогой желудей дубовых. Было их нынче видимо-невидимо. Не рассыпался бы, пару корзин притащить. Собирать-то эти плоды необременительно.