Феликс Разумовский - Ошибка «2012». Игра нипочём

– Если виноват, так штрафуйте, – сказал Наливайко. – А в угадайку мне с вами играть некогда.

– Выходите, – прозвучало в ответ.

Наливайко вышел, и старший прапорщик поманил свою жертву к выхлопной трубе.

– У вас задний номер не читается. Так машину эксплуатировать нельзя.

Следующей по сценарию должна была стать реплика водителя относительно цены вопроса, тем более что читался номер прекрасно, однако Наливайко сказал совсем другое:

– Слушай, сына, отпусти-ка ты меня… Я устал и жрать хочу. Потом в гараже подкрашу.

– Чего-чего? – обиделся Козодоев, понявший, что прямо сейчас ничего у него в кармане не зашуршит. – Что за фамильярности?

– Да просто у меня сын тоже прапорщик, – не смог сказать поганое слово «был» Наливайко. – И по годам…

Нет, сейчас Ванька был бы на двадцать лет старше и уж как пить дать с погонами полковника на плечах. Так и говорил: «Закончу эту мясорубку, батя, и в училище, решено. Это, батя, моё – земля и небо…» В какой земле теперь его тело, на каком небе – душа?..

– На жалость бьёте? – прищурился Козодоев. – Всё, приехали, хватит, снимайте номера.

– Надо тебе, сам и снимай! – ощерился Наливайко.

Плюнул, отвернулся и не стал смотреть, как страж дорог с готовностью вытаскивает ключ и сноровисто откручивает номера. Не в первый раз…

– Значит, так, – выпрямившись, подвёл итог Козодоев. – Вашу дальнейшую судьбу будет решать замкомбат. Приём завтра с шестнадцати тридцати, девятый кабинет.

Хмыкнул, дескать, не захотел по-хорошему, будет тебе по-плохому, отдал честь, залез в свою «десятку» и отчалил.

«Вот гад», – глянул ему вслед Наливайко, погладил по капоту верный «Уазик» и поехал домой.

Дома было хорошо.

Наливайко открыл дверь, и в колени ему тотчас уткнулся широченный лоб, а рука сама собой легла на косматый чёрный загривок. Куцый хвост возбуждённо вибрировал, кобелина урчал, пыхтел и постанывал от восторга. Как всегда, он загодя почувствовал приближение хозяина и встречал его у порога.

Когда есть дом и дома нас ждут – всё остальное тьфу, плюнуть и растереть. И «аннулирование» на работе, и дорожную неприятность. «Да зарасти оно лопухами, куплю билет и к Эндрю в гости поеду. А машина… Вон люди всю жизнь без машин живут, и ничего, как-то обходятся…»

В прихожей пахло знакомыми духами, а из кухни тянуло курочкой, запекаемой в тыкве.

– А, учёный муж пришёл, – приветствовала Тамара Павловна прокравшегося на запах супруга. – Тебе окрошки сейчас или Мотю своего подождёшь?

Для каждого из них это был второй брак. И… удивительно удачный. Он – огромный, патологически прямолинейный, и она – миниатюрная, гениально дипломатичная. Зря ли говорят, что противоположности притягиваются?

– Ох, мать, сегодня ж четверг, – хлопнул себя по лбу ладонью Наливайко. – Естественно, подожду. Только кваску хватану и Шерхана выведу, а то с утра, бедный, сидит…

Мотя, он же Матвей Иосифович Фраерман, был другом детства и одноклассником Наливайко. Так уж получилось, что после школы жизнь их не развела, а, наоборот, сблизила. С чего повелась традиция, никто из них теперь, наверное, припомнить бы не смог, но факт оставался фактом – Матвей Иосифович наведывался к Василию Петровичу еженедельно по четвергам, лет уже не менее десяти.

– Зачем они газируют квас? А автоматы с газировкой убрали. – Наливайко отпил, нахмурился, похлопал по холке Шерхана. – Ну давай, брат, тащи ошейник. Гулять!

– Что-то ты, Васенька, сегодня не в духе, – отложила кухонный нож Тамара Павловна. – Случилось чего, а, учёный муж?

Скрывать от неё что-либо было заведомо бесполезно, да Наливайко и не пытался.

– Во-первых, – сказал он, – официально я уже не учёный муж. Выгнали меня, Томочка. Чтобы не мешал двигать науку. А во-вторых, его благородие старший прапорщик Козодоев изволили снять номера с «УАЗа». За то, что я, старый пентюх, стольничка ему не поднёс…

– Ох, Васенька, жадина ты говядина… – Тамара Павловна тщательно, точно у себя в кабинете, вытерла руки и взялась за телефон. – Алло, Николай Фёдорович? Здравствуйте, это Тамара Павловна, как у вас дела? Что, почти получилось?.. Ну, поздравляю, надо продолжить курс… Нет, завтра, видимо, не получится, надо в ГАИ с мужем идти, а это, сами знаете, на целый день эпопея… Что? Да нет, номера сняли… Запомнил, старший прапорщик Козодоев… Правда? Нет, в самом деле? Большое спасибо, Николай Фёдорович… Значит, завтра в десять… Ну конечно, всё у нас получится. Спасибо, вам тоже… До свидания, супруге привет.

Тут надо сказать, что Тамара Павловна служила по медицинской части и считалась едва ли не лучшим в Питере специалистом по мужской состоятельности. То бишь держала в своих маленьких и чутких руках счастье, понимание, психологический комфорт и – не побоимся этих слов – основы государственности, права и политики. И, видит Бог, очень крепко держала…

На заводе было очень нехорошо. Вернее, очень нехорош был сам завод. С покосившимися воротами, неработающими цехами и впечатляющим пожарищем на месте склада горюче-смазочных материалов. Всё – старое, отработавшее, пережившее свой век. Такое добро и приватизировать-то страшно, разве только в качестве территории, на которой, расчистив её, можно заново отстроить нечто толковое. И первые ростки новой жизни, кажется, пробивались, причём инкубатором ей служили боксы ремзоны. Здесь жизнь просто кипела: с руганью звенела инструментом, двигала рихтовочными молотками, страшно шипела сжатым воздухом, резала и шила электросваркой металл. Лихо наяривали «болгарки», мерно постукивал компрессор, брызгали снопами искры, за версту воняло растворителем. Здесь автомобильные Айболиты в опрятных комбинезонах реанимировали и подлечивали железных коней. Шум, гам, суета, общение с назойливыми наездниками. И никто сразу внимания не обратил на подошедшую тётку. Баба как баба, не банкирша при «Лексусе», но и не сирота при собесовской «Оке». Поставить такую рядом с подержанным «Пассатом», и будет как раз. Однако уже через минуту один из кудесников, выглянувший подышать из красильни, отложил снятый респиратор и подошёл.

– Привет, Матрона, – сказал он. – Давненько не виделись.

– Здравствуй, Нахарар, – ответила баба как баба. – Да, давненько. В последнюю нашу встречу ты выглядел лучше. Колесница главнокомандующего была тебе как-то больше к лицу…

– Всё течёт, всё меняется, – улыбнулся кудесник. Вздохнул и повлёк собеседницу за угол. – Зачем ты пришла? Только не говори, что соскучилась.

На улице вовсю хозяйничало солнце, на крыше «Мерседеса», пригнанного на ремонт, расположился мохнатый серый кот. Угрюмо подняв лобастую башку, он прищурил на посторонних оранжевые глаза. Эти граждане ему активно не нравились.