Дмитрий Силлов - Закон проклятого

– Нормальный ход! – воскликнул Иван и аж подпрыгнул от возмущения на своем диване. – Стало быть, эта железяка запросто может прищучить и меня!

– Выходит, так, – кивнул Пучеглазый. – А вот послушай ещё: «Человек слаб. Не позволяй ему взять над тобой верх, ибо тогда душа твоя окажется во власти Змеёнышей».

– Ну и как это понимать?

Иван уже устал от всей этой галиматьи. У него осталось одно-единственное желание – найти своего преследователя, намотать на этот проклятый меч его вонючие кишки и после забыть обо всей этой затянувшейся истории, как о кошмарном сне. И потому он не особо внимательно слушал длинные и монотонные пояснения ученого, который будто специально умилялся над каждой иранской закорючкой и упорно не желал говорить по делу.

– Это, наверное, значит, что ты не должен поддаваться простым человеческим чувствам – любви, ненависти, страху. Притупить эмоции, которые могут отнять у тебя силу Меченосца…

– Вот ещё чушь собачья, – фыркнул Иван. – Что я, гимназистка, чтоб у меня от любви припадки случались? Ты заканчивай ходить вокруг да около, лучше скажи, как мне этого урода найти? Кстати, если он такой крутой, чего ж он сам не появится, чтобы нормально качнуть вопрос, а всё щемится неясно где и своих зомби ко мне подсылает?

Настала очередь ученого фыркать и строить непотребные гримасы, означающие, что Иван как минимум – непойманный даун и кандидат в Кащенко.

– Ну а ты как сам думаешь? Ты фактически единственный, кто может сопротивляться его силе и отправить его на тот свет, и он сам по доброй воле подставит тебе шею под меч? Ну уж нет. Наверняка он сначала использует все козыри и только потом заявится лично. И то – вряд ли. Я бы, например, на его месте забыл про твое существование, несмотря на то что… погоди, погоди… Смотри, что здесь написано. «Соедини Луч Звезды со Змеиной Пастью, и содрогнётся земля от твоего величия, и боги преклонят пред тобой колени… И не несколько кукол, а целые народы будут повиноваться тебе…» Готовый рецепт пресловутой власти над миром. Не находишь?

– Знаешь, миром править мне на хрен не надо. Мне б разгрести эту кучу дерьма, а дальше – хоть трава не расти.

Иван вернулся к своему дивану и принялся чесать за ухом Лютого, от чего комната наполнилась довольным мурлыканьем.

Пучеглазый задумчиво тёр подбородок, уставившись в книгу и что-то беззвучно шепча себе под нос.

– «И не несколько кукол…»? Хм… Судя по твоему рассказу, вы оба имеете способность управлять двумя-тремя людьми одновременно. А здесь – целые народы…

Он облизнул пересохшие губы, не переставая осторожно листать хрупкие страницы.

– Ты знаешь, Иван… по-моему, я что-то нашёл… Здесь есть одно заклинание. Хорошо, что на латыни. Я не уверен в произношении, но можно попробовать…

– Ну давай попробуем, – Иван от души зевнул. – Об чем заклинание-то?

– А вот это мы сейчас узнаем.

Учёный склонился над книгой. Свет хрустальной люстры, висящей под потолком, странно преломился в толстых стеклах его очков, и Ивану показалось, будто глаза исследователя блеснули недобрым огнем.

– «Si metu coactus, adii hereditatem, – начал он хриплым от волнения полушёпотом, водя кончиком пальца по истертым знакам, – puto me heredem, quia quamvis si liberum».

Ивану почудилось, что воздух в комнате вдруг стал плотнее. Предметы приобрели немного размытые очертания, словно Иван сидел на дне аквариума, доверху залитого водой. Почудилось вдруг, что ожили развешанные на стенах иконы, в каком-то мистическом ужасе потупив взоры и пряча в складках одежды съёжившихся младенцев. Слова однорукого чернокнижника гремели, наполнялись силой, многократным эхом отражались от стен, становясь не просто колебанием воздуха, а чем-то материальным, осязаемым.

– «Esset, noluissem, tamen coactus volui», – набатом гремело в комнате, и удивительно было, что ещё держится, ещё не рассыпалось карточным домиком сложенное из бетонных плит здание.

Пространство, заполненное словами, сгущалось. Они тучей надоедливой мошкары зудели в ушах, роились в воздухе, от них становилось неуютно и тесно, они давили на грудь и мешали дышать, вытесняя своей колоссальной массой кислород из помещения. Они прижали Ивана к спинке дивана, намереваясь нанизать его тело на стонущие от невиданной нагрузки выпирающие пружины. Кручёное железо впилось в позвоночник, грудная клетка давилась хрипом и плющилась, красная пелена застила взгляд… Казалось, ещё секунда – и ожившие фразы раздавят, размажут его по дивану так же легко, как плющит шаловливая детская рука мягкую пластилиновую куклу…

Учёный со смесью страха и любопытства смотрел, как корчится парень, как мечется по комнате обеспокоенное животное, раздирая душу надрывным мявом. Но любопытство пересилило, и Пучеглазый не прервал заклинания, как в свое время не убрал он когда-то собственной руки, пожираемой зверем, проснувшимся в человеке. Странная категория людей – учёные. Частенько готовы они ради сомнительных научных достижений жертвовать не только собой, но и другими, чтобы после копаться в остывающей плоти, разыскивая ответы на только их интересующие вопросы…

Заклинание закончилось. Калека не отрываясь смотрел на парня, подвергшегося страшному опыту. Застывшее лицо его сейчас напоминало посмертную гипсовую маску. Снежно побелевшая кожа, неживые мраморные глаза без малейшего намека на зрачки, полуоткрытые губы, окаменевшие в последней попытке поймать глоток воздуха…

Вдруг Иван шевельнулся, поднялся медленно, как сомнамбула ощупывая руками воздух, подошел к столу, взял меч и, перевернув оружие рукояткой вверх, с силой вогнал его в пол мало не на треть, пробив лезвием ковролин, толстый фанерный настил и бетонное перекрытие.

Парень положил руки на гарду и неподвижным взором уставился на стену, будто видел за ней что-то недоступное людям. Он был сейчас похож на статую молящегося средневекового рыцаря, которые в походах за неимением под рукой церкви и иконы использовали крестовины своих мечей для общения с богом, так и не вынув порой клинка из поверженного тела неверного сарацина. Гипсовые губы шевельнулись беззвучно, в пустых глазных яблоках родились точки, которые, стремительно увеличившись в размерах, пересекли белки узким кошачьим зрачком. Фигуру человека внезапно окутало серебристое сияние, и тонкий, вибрирующий звон, идущий от сверкающего клинка, заложил уши…

Испуганный кот прижался к ногам учёного, и мелкая нервная дрожь животного передалась человеку. Потной здоровой рукой Пучеглазый вдруг неожиданно для самого себя сотворил в воздухе знак, повторяющий формой крылатую пятиконечную звезду, венчавшую рукоять меча…

Похожий на предсмертный вопль раненого зверя звон оборвался на самой высокой ноте. Исчезло сияние, и парень – не каменная статуя, а просто смертельно бледный парень, упал ничком у только что созданного им алтаря. Ученый бросился к нему, наклонился…