Роман Глушков - Кровавые берега

Как я говорил, никто не остался без работы. Из-за аврала нам пришлось обойтись без дозорного, чьи обязанности мы поделили между собой. Сенатор по мере сил следил за округой с пульта управления краном. Мы с Убби, бегая по палубе, также периодически выглядывали за борт. Малабонита и Дарио бросали взоры на озаренный луной горизонт, перетаскивая с бронеката на бронекат помповые шланги и продуктовые ящики… И у всех на уме были схожие мысли: прав или нет Тамбурини в том, что Вседержители уничтожили «Зигфрид» по ошибке и что на самом деле они охотились на нас…

Когда в инструментах строймастера отпала надобность, настал черед и его Неутомимого Трудяги. Последнее, на что ушли силы этого ДБВ, прежде чем он был отсоединен от трансмиссии – перепиливание креплений станины, которая удерживала на себе двухтонный агрегат. Такой грубый демонтаж объяснялся тем, что даже Убби не сумел открутить вручную огромные крепежные гайки. Что его, привыкшего во всем добиваться победы, изрядно разозлило. И кабы нас не поджимало время, он рычал бы от натуги и ломал гаечные ключи, пока либо не сорвал бы проклятые гайки, либо не перепортил нам весь инструмент.

Прислушавшись все же к моим мольбам сжалиться над оборудованием, изрыгающий проклятья северянин подпустил-таки к нему топчущегося позади Сенатора. Ярый противник подобного варварства, Гуго тоже был вынужден отступить сегодня от своих «технолюбивых» принципов. Он насадил на гибкий раздаточный вал механическую пилу по металлу (отрадно, что Рубнер не забыл прихватить с собой этот незаменимый в дороге инструмент) и, не доверив ее мне, приступил к работе. Я не протестовал. Обращение с такой техникой требовало аккуратности, и опытные руки механика справятся с ней лучше моих, более привыкших к штурвалу, картографическим приборам и карандашу.

Пока Гуго отсоединял раму Трудяги от каркаса «Зигфрида», мы с Сандаваргом развернули грузовую лебедку и протянули трос с одного бронеката на другой. В обычных условиях ДБВ на бронекатах снимаются краном через специальные потолочные люки в моторных отсеках. Но в полевых условиях каждый справляется с этой задачей как может. Нам повезло, что на инженерных машинах двигатель был установлен в центре палубы, прямо напротив трапа. Это облегчало нам демонтаж, позволив просто вытащить ДБВ по сходням волоком.

Поскольку все Трудяги работают безостановочно, перемещать их без станины проблематично. Этому мешает вращающийся на главном (и единственном) валу маховик, да и весит Трудяга, даже самый мелкий, немало. Но, водруженный на станину, он в придачу к ней получает и салазки, на каких его можно буксировать лебедкой на небольшое расстояние. Это мы и собирались проделать, стянув ДБВ на землю, а затем так же по трапу втащив его на «Гольфстрим». Ну а там для важного «гостя» – не такого важного, как дон Балтазар, но тем не менее, – было уже освобождено местечко, где он сможет храниться до поры до времени, никому не мешая.

В загашнике у Рубнера почему-то не оказалось предохранительного кожуха для двигательного маховика. Но у скопидома Сенатора, который был крайне щепетилен в вопросах техники безопасности, такая штуковина всегда лежала про запас. Установив кожух на отсоединенный от трансмиссии маховик, дабы он не нанес кому-нибудь травму, Гуго перепроверил, как мы опутали станину тросом и надежно ли тот закрепили. И только после этого дал добро на перемещение Трудяги к новому, пока что временному, месту жительства…

Я – перевозчик в третьем поколении, и я всегда бываю растроган, глядя, как Трудяг извлекают из утроб бронекатов. Наверное, нечто подобное чувствуют кочевники, когда им приходится вырезать еще теплое сердце из груди сломавшей лодыжку лошади.

Вот, казалось бы, едет себе бронекат. В нем вовсю гудит ДБВ, крутятся шестерни, вращаются валы, двигаются туда-сюда тяги и штанги, лязгают и скрежещут механизмы… Их шумная суета вызывает в колесной махине вибрацию, в которой легко можно ощутить пульс самой настоящей жизни… Даже когда бронекат останавливается, в нем продолжает пульсировать жизнь. Его иностальное сердце, так же как сердце биологического существа, способно работать без остановки в течение всего отмеренного ему судьбой срока. Но едва Неутомимый Трудяга отключается от всех систем и покидает моторный отсек, бронекат превращается в мертвую, недвижимую конструкцию, пригодную разве что для использования ее в качестве оборонительного укрепления…

…Или же он становится грудой брошенного на краю света металлического хлама, как это произошло с «Зигфридом». Говоря по совести, это не Вседержители, а мы нанесли ему последний, смертельный удар. Но разве мы могли поступить иначе? Разве бросит тот же кочевник в хамаде добитую им павшую лошадь, не срезав у нее с костей мясо?..

Все запланированные нами работы были завершены с первыми рассветными лучами солнца. Переправленный на «Гольфстрим» ДБВ занял отведенное ему место и был надежно привязан тросами к бортовым шпангоутам. А также накрыт тентом, поскольку держать на виду этакое сокровище было бы не слишком разумно. Определить степень его износа могли только опытные клепальщики, но Дарио припомнил, что замена двигателя на строймастере проводилась на его памяти. Когда Тамбурини-младшему исполнилось лет семь или восемь, отец учил его читать карты именно по бортовому Атласу «Зигфрида». И все потому, что Рубнеру Атлас был в тот момент не нужен, поскольку альт-селадор проводил капитальный ремонт бронеката перед установкой на него нового Трудяги. Заменить им наш двигатель, чей срок службы исчислялся уже семьюдесятью годами, я не мог. Мощность ДБВ строймастера была раза в полтора меньше, равно как его габариты. Но на рынке Атлантики за такой сравнительно новый экземпляр я мог при необходимости выменять тридцатилетний движок нужного мне класса. Правда, потом мне придется выплатить Гуго, Убби и Дарио причитающуюся им с этой сделки долю уже из собственного кармана…

Впрочем, все это были лишь далекие от реальности мечты. А пока, сняв фуражку, я стоял в скорбном молчании на опущенном трапе строймастера. И, отдавая ему посмертные почести, мысленно пообещал, что буду рассказывать о «Зигфриде» в каждой встреченной нами артели Стервятников. Возможно, какая-нибудь из них заинтересуется брошенным бронекатом и отрядит сюда экспедицию. И окажет ему почести по всем правилам – разберет его на запчасти и не позволит этому творению рук человеческих бесславно сгинуть под наносами песка…

Катиться по дну бывшего Красного моря с тем же комфортом, с каким мы ехали по Суэцкой котловине, уже не получалось. Прежде всего потому, что дно у этой протяженной на юг впадины было довольно своеобразным. В центре по всей ее длине тянулся гигантский разлом, о глубине которого ни табуиты, ни мы даже не догадывались. Он был не таким широким (а значит, и не таким глубоким), как самый знаменитый разлом Атлантики – Пуэрто-Риканский. Но поскольку увидеть его противоположный берег также не удавалось, с виду эти две бездны ничем не отличались одна от другой. Кроме, пожалуй, одной детали: в Красный разлом солнце заглядывало лишь днем, а лежащий вдоль двадцатой параллели Пуэрто-Риканский оно освещало от рассвета до заката.