Роман Глушков - Кровавые берега

Я пожалел было, что, удерживая проклятый рычаг, не могу присоединиться ко всеобщему ликованию. Но не прошло и минуты, как это ликование вдруг резко пошло на спад, а потом сменилось гвалтом, в котором звучало удивление. Взобравшиеся на поверженное чудовище северяне также прекратили победную пляску и уставились на тропу Героев, по которой нам вот-вот предстояло подняться. Радость с их лиц как ветром сдуло. Ее сменило редкое для краснокожих вояк выражение: смертельная обида. И нанести ее могло лишь предательство сородича или друга…

Это и было натуральное предательство, разве что предали нас люди, от которых лично я все время ждал подлянки. Ждал и, на свою беду, дождался. Причем эта беда ничем не отличалась от предыдущей. Вниз по тропе Героев с грохотом катился контейнер, в точности такой же, что стоял сейчас пустой на противоположном краю арены. А неблагодарные сволочи-зрители встречали его новым взрывом ликования, только уже не радостного, а откровенно злорадного.

Да, зритель обожает сюрпризы. Чего нельзя сказать об артистах, для которых режиссер переписал сценарий прямо по ходу пьесы. И переписал так, что блистательные герои арены вмиг были низведены им до расходного материала – змеиного корма, – потому что на другое мы уже не годились.

Хозяева Кровавого кратера не намеревались отпускать нас живыми. Сквад поредел, а уцелевшие бойцы порядком измотаны. К тому же они израсходовали все дротики, какими могли бы потрепать чудовище прежде, чем напасть на него. Какой надрывный трагический финал: против празднующих триумф победителей выходит новый могучий враг – полный сил и желания поквитаться за павшего собрата… Или, может, за возлюбленную, поскольку убитый нами монстр мог быть и самкой. Ну а организаторы турнира, разумеется, в курсе того, как звереют самцы змеев-колоссов, когда чуют кровь мертвой самки… По крайней мере я на месте хозяев припас бы для сегодняшней феерии смерти именно разнополых ползучих гадов – для пущего драматизма…

Что за дурь вдруг ударила мне сгоряча в голову, даже не скажу, но героизмом тут и не пахло. Разве можно назвать героем загнанную в угол крысу, которая, чуя неизбежную гибель, набрасывается даже на человека? Вот и я, поняв, что нас ждет, уподобился такой крысе, поскольку не хотел умирать гораздо сильнее, чем северяне. А особенно после того, как мы уже достигли немалого успеха.

Соратники еще топтались на мертвой змеиной туше и готовились взорваться праведным негодованием, когда я бросил рычаг сцепления и рванул на «Недотроге» прямо наперерез катящемуся контейнеру. Не ожидавший от меня такой выходки, Тунгахоп разразился мне вслед проклятьями и приказами остановиться, но я его почти не слышал. Потому что сам, ошалев и от страха, и от собственной дерзости, орал во всю глотку. И сближаясь с контейнером, все больше убеждался в том, что я спятил, пусть даже настоящий безумец и не должен был этого осознавать.

И все же для психа я вел себя слишком расчетливо: вовремя переключал передачи; вычислил, где затормозит второй контейнер; успел домчаться до него прежде, чем он открылся, и врезался туда, куда изначально целился. А именно – в левый передний край, рядом с контейнерным выходом. Набранного разгона хватило для тарана, развернувшего повозку с сидящим внутри чудовищем на треть оборота в сторону. После чего «Недотрога» развернулась сама, прокатилась, вздымая брызги, юзом и вновь остановилась, будучи не в состоянии тронуться с места на повышенной передаче. Я опять превратился в неподвижную, легкую добычу. И теперь меня не могли защитить даже северяне, поскольку все они остались на другой стороне арены.

Но как бы то ни было, моя безумная затея удалась. Выход из контейнера был теперь нацелен не на центр кратера, а на ров с кольями. И когда учуявший свободу, раздразненный монстр вышиб крышку и вырвался на арену, он тут же со всего маху ухнул в западню. Куда вряд ли угодил бы, не будь он таким голодным и неистовым.

Рукотворный потоп залил ров целиком, но острия кольев находились на уровне его краев и сейчас скрывались сразу под поверхностью воды. При попытке переплыть преграду змей-колосс поранил бы шкуру и повернул назад. Но при таком броске пятитонная тварь так легко уже не отделалась. Рухнув в ров и пропоров себе брюхо, она начала извиваться от боли, чем лишь ухудшила свою участь, заполучив новые раны и насадив себя на колья еще крепче. Настолько крепко, что соскочить с них самостоятельно чудовище уже не смогло…

Эта одиночная атака – чистой воды самоубийство! – вытянула из меня все силы: и эмоциональные, и физические. Поэтому все дальнейшее я наблюдал сквозь багровую пелену, а доносящимся до меня звукам приходилось прорываться через набат бьющегося в ушах пульса. Дрожащие руки и ноги не слушались. Я лишь стоял, опершись на штурвал, тяжко дышал и отрешенно таращился на агонизирующего колосса, что баламутил воду и гнал кровавые волны в двадцати шагах от «Недотроги».

Не выходя из прострации, я проследил, как подбежавшие северяне дразнят нанизанное на колья чудовище. Соратники пользовались тем, что оно не может сдвинуться ни на метр, и приближались к его брызжущей слюной пасти чуть ли не вплотную. Войдя в раж, они, на радость публике, устроили состязание, кто из них коснется морды еще живого змея голой рукой, и радовались этому, как дети. Им даже не требовалось добивать ползучего гада. Полученные им по собственной глупости раны обескровливали его куда быстрее, чем удары мечей и секир.

Зрители заходились в экстазе, забыв о том, как только что злорадствовали над угодившими было впросак гладиаторами. Да северяне и сами быстро забыли о переменчивой любви толпы и снова резвились перед ней как ни в чем не бывало. И снова домар потешил ее своим коронным номером. Разве что на сей раз он нанес церемониальным чеканом не два, а пять ударов – видимо, также на радостях от того, что все мы выкрутились из, казалось бы, безнадежного положения.

Третьего чудовища хозяева арены для нас уже не припасли. Хотя могли бы, будь они уверены в том, что мы разделаемся со вторым. Но для хозяев это стало полной неожиданностью, что нас и спасло. О чем, однако, никто не пожалел, ведь зрителям такой финал понравился, пожалуй, еще больше, чем тот, какой был задуман по сценарию.

Я изрядно струхнул, когда, добив змея, перепачканный кровью Тунгахоп указал на меня и проревел что-то невразумительное, а пятеро уцелевших бойцов также с ревом бросились к «Недотроге». Впрочем, я зря боялся – это была не кара за самовольство. Побросав оружие, соратники подхватили меня за руки и за ноги и принялись с радостными воплями подбрасывать в воздух. Что, конечно, было бы вдвойне приятней, если бы при этом низкорослые товарищи не стукали меня то и дело задницей о палубу. Хорошо, что качание быстро закончилось, а не то после такого триумфа я уже не встал бы на ноги из-за отбитого копчика.