Сергей Малицкий. - Юдоль

- Тот самый Кай? - в голосе послышалось удивление. - Одетый как безмозглая туварсинская гадалка на ярмарке? Так ты не умер?

- Обошлось пока, - с нетерпением ответил охотник.

- Выходит, что труп, который торчал головой в печи в выделенном тебе домике, и в самом деле принадлежал вовсе не тебе? - не унимался старик.

- Мало есть чего-то такого под небом Салпы, в чем я был бы настолько убежден, - повысил голос охотник. - Мой труп при мне, и я бы даже заметил, что пока еще он не совсем труп.

- А ну-ка, - за дверью лязгнула задвижка, загремела цепочка, и створка приоткрылась на ладонь, показав охотнику почти забытое им лицо старика, седые усы и бородка которого по-прежнему торчали аккуратными пиками в разные стороны. - В самом деле. Кто бы мог подумать? Господин Кай. Хотя, следует заметить, судя по твоему лицу, прошло не три года, а как бы ни тринадцать или даже двадцать три. Впрочем, Пагуба не жалует никого. Но это послание я и в самом деле не писал! Хотя, дай-ка мне пергамент еще раз…

Пата выставил в щель сухие пальцы, схватил полоску и с минуту изучал ее при дневном свете. Затем побледнел и сунул лоскут обратно.

- Не может быть… Хотя это кое-что объясняет… Ладно… Следовало ожидать… Значит, обуяла жажда знаний? Что же, в старые времена некоторые из приговоренных к смерти преступников в качестве последнего желания выбирали обучение каллиграфии, а потом отгрызали себе пальцы и оставались, таким образом, живы. Иногда это единственный выход, запомни, приятель. Но ты-то должен иметь в виду, что теперь последние желания не исполняются. Или, - Пата выглянул наружу и бросил быстрый тревожный взгляд на небо, - все извещены, что каждое желание может оказаться последним. И все-таки лучше поздно, чем никогда, исключая те случаи, когда лучше никогда, чем когда-нибудь. Заходи, милостью Пустоты, школяр. Да не медли, осень пришла, не выстуживай мою крепость.

Охотник наклонил голову и прошел внутрь.

Пожар не пощадил библиотеку и изнутри. Некогда украшенный изображением карты всей Салпы потолок был не просто закопчен. Штукатурка на сводах облупилась и рухнула. Теперь вместо искусной росписи взгляду представала только кладка. Исчезли и полки, которые тянулись по стенам, столы, скамьи. В оставшихся нишах сохранились какие-то кувшины, горшки, но ни свитков, ни книг охотник не разглядел. В углу виднелся убогий лежак, корзина с лохмотьями, тут и там стояло несколько табуретов и рассохшихся кадушек. В печи, мерцая, истлевал обломок скамьи.

- Странно, - охотник остановился, озираясь, посреди хранилища, - я был уверен, что Намеша пострадала меньше других городов, но видел разрушения и за городской стеной, да и здесь…

- Это сделано самими горожанами, - захихикал Пата, одежда которого выглядела немногим лучше опекаемой им библиотеки. - И внутри городской стены почти все разрушения причинены тоже ими. Есть та Пагуба, которая насылается на нас Пустотой, и есть та, что всегда с нами. Она как зерно, спящее в сухой земле. Когда небо над Намешей окрасилось в черно-багровый цвет, не всем хватило выдержки. Кое-кто отправился в ближайшую лавку, чтобы запастись едой, кто-то побежал разбираться с опостылевшим соседом, а многие пришли вот сюда, чтобы сжечь книги, противные Пустоте. И вот как-то так вышло, что книги сгорели все. Без разбора.

- Печально, - охотник не скрывал огорчения.

- Во всем есть и хорошие стороны, - не согласился старик, поправляя дрожащими пальцами усы и почему-то семеня по кругу, центром которого был охотник. - Ураю Намеши пришлось усмирять мародеров. Были убиты больше тысячи человек. Пострадала и стража. В тот день словно безумие овладело людьми. Я сам ничего не видел, забился в подвальчик палатной харчевни и просидел в холодном помещении, но в теплой компании окороков и колбас, почти неделю. А город захлебывался кровью. Говорили, что ее пролилось столько, что Пустота решила не насылать на нас своих слуг. А когда бунт был подавлен, урай передал власть сыну и умер от разрыва сердца.

- Он был человеком чести? - спросил охотник, поворачиваясь вслед за хранителем.

- Точно могу сказать только то, что сердце у него все-таки было, - ответил старик. - Впрочем, если не честь, то совесть тоже имеется у каждого. Правда, у многих она страдает глухотой и немотой. У меня, кстати, тоже. Но это от старости. Что ты хочешь узнать, Кай? Книг нет. Учеников в палатах нет. Твоего золотого нет. Нас всех уже давно нет. Или почти нет.

- Я не нуждаюсь в деньгах, - заметил охотник, вновь жадно отпивая из фляжки.

- Но в чем-то ты нуждаешься? - прищурился старик, остановившись.

- Там сиун, - вымолвил вместо ответа охотник. - Он кружит над городом. Чего он хочет?

- Меня, - дрогнув, пожал плечами старик.

- Зачем ты ему? - спросил охотник и медленно опустился на перевернутую кверху дном кадушку. Пата закрыл глаза, вздохнул и нащупал обгоревший табурет, чтобы сесть напротив.

- Ты бы спросил об этом у той, что приглашала тебя от моего имени в Намешу, - прошептал старик, не открывая глаз. - Или ее друзей. Впрочем, у нее нет друзей. Они все или служат ей, или думают, что удостоены дружбой. Они хотят убить меня, И сиун чувствует это. Готовится. Ждет. Всякий раз, когда они затевают это, им нужна моя смерть. Хотя еще ни разу она не помогла им.

- Смерть? - переспросил охотник. - Нужна твоя смерть? И кто это - они?

- Время пришло, - пробормотал старик. - Наверное, они считают, что время пришло. Опять время пришло. Когда же оно кончится, это проклятое время?

- Кто это - они? - повторил вопрос охотник

Старик не ответил. Он сидел неподвижно, как деревянный истукан, вырубленный без глаз.

- Месяц назад сиун клана Кессар настиг Хуш, - заметил охотник, не дождавшись ответа. - Я был в Хурнае. Кинун, урай клана, устроил празднество, ярмарку по поводу ослабления Пагубы. Хуш как раз вернулась в свой дом. Пустота ее знает, где знаменитая хурнайская гадалка пропадала три года. Конечно, Хурнай не пострадал так, как Хилан, но и там погибли многие. Но с полгода назад там стало тише, чем в других краях. Да и клан Кессар один из самых многочисленных. У них и теперь большая дружина. Когда гадалка вернулась, и над ее стеной снова поднялся чудесный фонтан, в городе объявили праздник. А на следующий день взметнувшаяся струя воды вознесла над стеной тело старухи. Вознесла и заледенела, перемалывая ей кости огромной рукой. В пыль. Я видел. Сам едва не заледенел от ужаса. В тот самый день какой-то мальчишка и сунул мне послание от тебя, Пата.

- Это не моя рука, - повторил Пата и хихикнул. - И ледяная рука тоже не принадлежит мне. Нет. Я не писал тебе.

- Да и Харава советовал придти к тебе, - добавил охотник. - Я уже говорил о нем. Помнишь?

- Это не моя рука! - повысил голос старик.

- А кто управлял рукой, что убила Хуш? - спросил охотник. - Тоже "они"?