Владимир Березин - Группа Тревиля

«Куда это зашел Очкастый?» — думали мы, обнаружив, что его нет уже три часа, а время совсем не утреннее.

Нет его, да и нет.

Глядь — Очкастый.

В него чуть не пальнули, так он был на зомби похож — грязный, в земле, оружие потерял, какая-то хрень за спиной. Чистый зомби, я говорю. Вернее, очень грязный.

— Ну, чё, лохи! Я вас всех убрал, — заорал Очкастый. — Ну, хлопцы, будет мне теперь на бублики! Буду, сукины дети, в Крым ездить, на лимузине кататься! Посмотрите-ка, посмотрите сюда, что принес! — заорал Очкастый и открыл контейнер.

Это было не по правилам, потому что сталкер о хабаре не орёт, не хвастается, но Очкастым, как я говорил, Зона водила. Последние мозги как зомби выела.

Так что ж в контейнере было? А? Что, невиданный рай, артефакты ценой в мильон? Вот то-то, что и не в мильон. А был там какой-то сор, гниль, пакость, да ещё с диким радиационным фоном. Мы радиофагом облопались, а потом ещё дезактивацию помещения пришлось проводить.

Через два дня приехал Исай Митрич и схватился за голову: хозяйство в упадке, доходу нет, клиенты разбежались, а Очкастый облысел от схваченной дозы.

Но застрелил он Очкастого не тогда, а месяц спустя.

Из жалости, кажется.

Слушатели помолчали, но потом Селифанов сказал мрачно:

— Всё это хорошо, но только ведь пирамидка над могилой стоит себе и стоит…

Петрушин вскинулся:

— Так и поставили! Поставили! Как же терпеть это разорение! И поставили!

— Да кто поставил?! Вояки, что ль? Тимуровцы!?

— Тьфу на тебя! Причём тут тимуровцы?

Зрители и слушатели начали уже откровенно ржать.

Среди них было много подошедших после, а оттого не сидевших, а стоявших рядом со столом — и это придавало сцене некоторое сходство с картиной художника Репина «Запорожцы пишут письмо турецкому султану».

Наконец все устали, Мушкет вышел на улицу, а я с ним.

Он зашёл за угол, и я тут же услышал звук струи, бьющей в стену. Он запел:

Зона, 15 мая. Олег Мушкетин по прозвищу Мушкет. В поисках «аксельбанта». Маленькая пасека. Пух летит, а пули — пока нет. Гравитация и ветер. Наука и гранты. Не думай, что тебе удастся убить Семецкого — не таков нынче мир.

С утра у меня было отвратительное настроение — во-первых, Атос погнал меня в Зону за этим чёртовым «аксельбантом». Нет, он, конечно, как всегда расписал мой маршрут, минимизировал опасности, и всё такое.

Получать задания от Атоса всегда было приятно — потому что было видно, что Атос всегда беспокоится о тебе, пускай это даже производственная забота. Я не строил иллюзий — Атос меня не любил и считал раздолбаем.

Но это-то мне не мешало любить Атоса, вот как!

Но было ещё во-вторых. А во-вторых, на нас была объявлена охота. Я не очень доверял словам Арамиса, потому что он в Зоне был новичок, но подход у него был трезвый к любому делу.

Вряд ли он стал бы врать, то есть не вряд ли — никогда. Никогда он не стал бы врать, и особенно по такому поводу.

А тут как-то всё сходилось — я и сам чувствовал, как над нами сгущается какое-то облако. Нечто похожее я чувствовал перед выбросами.

И так же хреново мне было много лет назад, когда разогнали всю группу Тревиля — тогда я, конечно, был на подхвате, и мой номер в этой очереди был сороковой, как пелось в известной песне, нечего мне было переживать. Но я помнил то свинцовое ощущение надвигающейся беды, как будто воздух стал на тебя сильнее давить. Но в Зоне предчувствие беды было почти нормальным, это была естественная составляющая агрессивной среды. Такое же чувство в научном городке было, наоборот, угнетающим. Я хорошо понимал воевавших, особенно много и долго воевавших людей, которым было невмоготу на гражданке. Они пасовали перед незначительными трудностями и кондуктор с управдомом плевали им в лицо.

В Зоне всё было куда опаснее… и, одновременно, проще.

Я вышел длинным маршрутом-петлёй, который вёл меня почти до самых границ Припяти. Я шёл через лес, но особой тропинкой, которая позволяла контролировать лесную дорогу — две колеи со следами недавно проехавшего грузовика… даже двух грузовиков.

В этом лесу у меня убили двух друзей — не просто убили, а мучили, причём довольно бессмысленно. Они только вышли на маршрут, ничего ценного при них не было. Еда и фляжки с водой были просто разбросаны вокруг.

Была ли это засада на них, или они просто нарвались на одичавших бандитов — непонятно.

У нас была мысль, что это дело рук каких-то маньяков. Но откуда маньяк в Зоне? В Зоне, конечно, все маньяки, но одновременно и никто. Даже последний бюрер — и тот вполне логичен.

Логика повсюду — и это логика пищевых цепочек.

А началась моя тревога с того, как умер старик Бэкингем.

То есть наш знаменитый Михаил Иванович Трухин. Он несколько лет сидел тут безвылазно, окопавшись, как забытый японский солдат на затерянном острове в центре Тихого океана. Он продержался в осаде среди холмов и лесов Зоны, пересидев кризисы, разруху, распад СССР, падение режимов, внезапные обогащения и все катаклизмы, вместе взятые.

И тут, отправившись в отпуск, он скоропостижно скончался.

Вроде бы ничего странного, лет-то ему было немало. Но как-то всё это случилось нервно, быстро — хроника объявленной смерти на пожаре. Бэкингем как-то затосковал перед отпуском, забеспокоился, будто на войну собирался.

А потом и началось — в армии это называется «тревожащий огонь».

Но когда одни бандиты жгут ларьки других — это как бы понятно, это, может, сигнал. Ну, знак там какой — в общем, это действие логичное.

Понятно, когда бандгруппы начинают войну за финансовые потоки и отжимают на сторону конкурентов.

Но у нас-то была легальная жизнь. Артефактами мы не торговали — все на гранты, вплоть до моего нынешнего выхода.

Это было довольно бессмысленно, а значит, чрезвычайно опасно.

Непонятное всегда несёт в себе большую опасность.

Зачем мучили этих двоих, нанятых Атосом для съёмки местности, изучения и картирования аномалий.