Туллио Аволедо - Корни небес

— Хорошо, расскажи ее. Я ее никогда не слышала.

Голос Альберто меняется. Он становится глубоким, торжественным.

— Если, проходя ночью по Кампо Аббация, вы встретите старика, согнувшегося под тяжестью огромного мешка, не слушайте его. Он попросит вас помочь. Но когда вы приблизитесь, он на ваших глазах превратится в обгорелый скелет. Это привидение старого ростовщика, Бартоломео Дзенни. Как-то ночью в марте тысяча четыреста тридцать седьмого года, во время пожара, он отказался помочь своим соседям спасти их детей. Дзенни был слишком занят спасением мешка со своими деньгами. Он дотащил его до берега канала и упал в воду, утонув под тяжестью ноши.

Фонарь Альберто приподнимается, освещая сухое русло канала.

На секунду мне кажется, что я вижу фигуру, согнутую под грузом мешка, которая идет по направлению к нам по высохшему дну канала.

— Старый ростовщик появился снова несколько ночей спустя. Он все еще тащил этот огромный и тяжелый мешок, тяжело отдуваясь, и просил всех подряд помочь ему. Но все те, кто его знал, избегали его, а если кто-то соглашался помочь, то Дзенни пугал его, на глазах превращаясь в обгорелый скелет. Говорят, что душа старого ростовщика освободится, только когда кто-нибудь поможет ему дотащить мешок до церкви святой Фоски. Кто-нибудь…

Шаги неизвестного, который приближался к нам по боковому притоку, звучали все ближе. Альберто выдержал паузу, прежде чем поднять фонарь, чтобы осветить подходящего.

— …такой, как вы!

К нам подошел не старик. И с ним не мешок, а двое детей. Все трое — в масках, дети — мальчик и девочка — похожи на близнецов.

— Ты испугал его, Альберто! — говорит Алессия.

Наш проводник пожимает плечами. Отец с двумя детьми удаляется, на его лице недоумение.

— Хотите послушать еще одну историю? Может быть, о женщине в белом, придворной Люкателло? Или о нечестном крестоносце?

Алессия смеется:

— Альберто в прежней жизни был писателем. Он рассказывал истории о привидениях.

— Не только. Еще я водил туры по Венеции, по местам, связанным с магией или с колдунами.

— Простите. Я священник, я не верю в магию.

— Но до этого вы испугались, когда увидели Нане и его двоих детей.

— И, кроме того, твоя церковь верит в чудеса, — добавляет Алессия огорченно.

Этот ее вид старательной ученицы заставляет меня вновь подумать о том, сколько же ей все-таки лет.

Я вздыхаю:

— Чудеса — это не магия.

— Нет? И что же это тогда? Как ты сможешь отличить одно от другого?

Я мог бы дать определение чудес по церковной доктрине: нарушение естественных законов посредством божественного вмешательства. Но какой в этом смысл? Я был бы похож на ребенка, который повторяет наизусть школьный урок.

— Чудеса добрые. Магия — не всегда.

— Чудеса добрые? — повторяет Альберто насмешливо. — Все чудеса? А чудеса Моисея? Египетская чума, например? А истребление египетских первенцев? А кровавый дождь?

Пока я пытаюсь придумать, как выйти из положения, Алессия спасает меня:

— Оставь в покое отца Джона. Лучше расскажи другую историю.

Наш проводник качает головой:

— Нет. Это все магические истории. Святому отцу это неинтересно.

Какое-то время мы идем молча.

Вокруг нас — толпа людей в масках, которая неторопливо движется по дну древнего канала.

Есть в этой сцене что-то, что меня беспокоит, хотя я и не могу понять, что именно. Какой-то диссонанс, который звучит в моем мозгу, но мне не удается это правильно выразить.

В конце концов Альберто заговаривает. И говорит с бешеным пылом:

— Ты веришь в чудеса, но не веришь в магию, так скажи мне, что ты думаешь об этом? Как ты это объяснишь? Мы гуляем на открытом воздухе, без ваших масок и комбинезонов! Мы живем при дневном свете, когда и как хотим! Нам не нужна еда и питье! По твоей логике, мы должны были давно уже умереть! Если это не чудо, то что же это?

— Оставь его в покое, — настаивает Алессия.

— Почему же? Он молится своему Богу, а я не могу восхвалять моего?

У Альберто тяжелый, почти лихорадочный взгляд. И его лихорадка передается мне. Он сомневается в моем Боге — и я не хочу тоже начать в нем сомневаться. Мой Бог… Разве не наш?

— И каков же он, твой бог? — кричу я Альберто в лицо.

Люди, которые идут рядом с нами, при этом крике инстинктивно отшатываются.

Я испытываю чувство тошноты. Не знаю, то ли от моей собственной неожиданной реакции, то ли от чего-то еще.

Альберто не отвечает. Он лишь поворачивается к нам, освещая путь фонарем.

Чувство тошноты постепенно отступает, затаившись в глубине, как собака, спрятавшаяся под столом.

Мы продолжаем идти по высохшему руслу того, что когда-то было Великим Каналом. Время от времени в свете фонарей показываются затонувшие судна. Почти всегда это небольшие лодки с пробитым дном и вообще с трудом узнаваемые. Но чуть дальше за Мостом Академии показывается что-то невероятное.

Это скелет морского животного.

Все остальные просто обходят это чудовище вокруг.

Я же не могу оторвать от него глаз.

Белые ребра образуют клетку, как окаймление костяного корабля. Морда этого создания — что-то среднее между рыбой и хищным зверем. Это кошмарный персонаж из мифологического бестиария, сошедший со средневековой миниатюры.

— Что это? — шепчу я, а чувство тошноты возвращается снова.

Алессия пожимает плечами:

— Не знаю. Это стоит здесь уже долго.

— Еще один магический трюк. А может быть, еще одно чудо, — саркастически усмехается Альберто, обернувшись к нам.

— Сколько времени это здесь лежит?

— Я не знаю. Оно всегда здесь было. Я всегда его здесь видела, — отвечает Алессия. — О, посмотри туда, на мост: там глотатели огня.

Я смотрю вверх.

Мост Академии вообще-то не очень красивый. Он не такой, как мост Риальто, торжественный, изящный, каменный. Он деревянный и вообще кажется временным. Но в данный момент это самый очаровательный мост, который я когда-либо видел.

По всей его длине расположились несколько десятков мужчин и женщин в масках, каждый из них держит в одной руке бутылку, а в другой — факел. Время от времени кто-то из них делает глоток из бутылки и потом выплевывает жидкость, которая загорается, соприкасаясь с огнем факела. И так получаются огненные линии длиной в несколько метров, которые описывают в темноте фантастические формы, похожие на драконов, на цветы, на сказочных птиц.

Я смотрю на это, раскрыв рот. Кажется, что и сам мост превратился в огнедышащего дракона, который извивается, дрожит и рычит.

Как-то раз, еще ребенком, я видел праздник китайского Нового года в Чайна-тауне в Бостоне. Цвета и громкая музыка испугали меня, и больше всего — дракон с огромными лапами, который полз, колыхаясь, среди толпы людей. Его морда с вылупившимися глазами уставилась на меня, и казалось, что длинные усики меня обнюхивают.