Туллио Аволедо - Корни небес

Никто не напишет историю Последней Войны. Даже если человечество возродится, как феникс из пепла.

Закончив молитву, ложусь, положив голову на руку вместо подушки. У меня нет одеяла и приходится свернуться клубочком, почти в позе эмбриона, чтобы сберечь тепло. Мысли, сомнения, ужасные воспоминания сражаются за то, чтобы я не смог заснуть. Но в конце концов усталость побеждает, и я погружаюсь в короткий и беспокойный сон.

Я просыпаюсь внезапно, разбуженный шумом слева от меня. Это не особенно сильный или угрожающий шум, но и его оказалось достаточно.

Перед этим мне снился сон.

Я так хотел бы вернуться во сне в Землю Завтрашнего дня: к голубому озеру, к бризу, который подгоняет парус на воде.

Вместо этого я попал в дом моей семьи в Медфорде.

Было утро, яркий дневной свет проникал через окна вместе с шумом газонокосилки из какого-то из соседних дворов. С нижнего этажа доносился шум включенного телевизора.

Я растянулся в своей голубой пижаме, которая стала мне мала, как я хорошо помню, уже к пятнадцати годам, когда я вдруг вырос на десять сантиметров буквально за пару месяцев.

На моей кровати сидел отец.

Это бы он и, в то же время, не он.

Его черты лица виднелись лишь смутно, как бывает в сумерках, хотя вся комната была заполнена светом.

Отец сидел с серьезным видом.

— Жарко, хотя еще только апрель. Ты уже придумал, как проведешь лето? Что будешь делать?

Я хотел что-то ответить, но он перебил меня:

— Я подумал, что ты мог бы поехать в это место, как оно называется? Станция Аврелия. Ты мог бы научиться там запекать младенцев. Говорят, они вкусные, — и он похлопал ладонью по животу. — Я не очень понимаю, какое вино нужно подавать с мясом ребенка. Не могу выбрать между Цинфандель и Сира, [75] Марки вина, производимого, соответственно, в США и Франции. попробуй и расскажи мне. Думаю, все-таки Сира. Ведь это мясо, скорее всего, белое…

У него улыбка до ушей, как будто его лицо кто-то перерезал лезвием.

— Твоя мама плохо перенесла эту атомную войну. Сейчас мы заплатили последний взнос за общий кредит. И потом, мы думали, что после смерти нас ждет, сам знаешь, вечный покой, судный день, Все такое, в общем. А здесь — все те же дела. Косишь лужайку раз в неделю, смотришь кабельное телевидение, и все эти ужасные новости о том, как мир помирает… А ты продолжаешь жить, но никогда нам не пишешь.

— Я не могу вам написать, пап. — Изо рта у меня вырывается хриплый звук. — Больше не существует ни почтальонов, ни почтовых ящиков.

— Хорошенькое оправдание! Ты всегда был активным ребенком — с каких это пор ты так разленился?

Потом он поднимает глаза, оглядывается.

— Ты слышишь этот шум? Что это?

Это был шум, который разбудил меня.

Пока я спал, в «церкви» стало намного темнее. Из просветов в потолке струится красноватый свет, достаточный для того, чтобы разглядеть контуры Иисуса на кресте.

В центре комнаты лежит, свернувшись клубочком, другая фигура. Ее глаза также поблескивают в темноте красным светом.

На минуту мне кажется, что этот человек — таракан.

Грегор Самса.

Его кожа слегка бликует, отражая свет.

Но потом я могу различить крылья, сложенные за его спиной, перепончатые, как у летучих мышей.

Существо поднимает голову.

Его голос проникает в мой мозг, как холодная булавка:

— Человек Горя тебя схватил, Человек Горя.

— Кто ты?

— Имя мое — Легион. Я — это голос многих.

Легион. Имя демона из страны Гадаринской в Евангелии от Марка. «Имя мне Легион, потому что нас много». [76] Мк. 5:8.

— Можешь показаться, чтобы я лучше увидел тебя?

— Нет.

— Легион, ты меня разочаровываешь. Ты дьявол, и даже не можешь добавить немного света?

— Не шути со мной…

— А я не шучу.

— …non.

Это слово ударяется о мою голову, как плевок.

Дерзкий плевок, полный презрения.

Фигура поднимается в темноте, раскрывает свои крылья-перепонки, превращаясь в образ из древних кошмаров. Не хватает только лишь пары рогов, чтобы этот контур стал привычным контуром дьявола.

Но руки огромной длины делают эту фигуру похожей на то, что мы встретили в Торрите Тиберине.

Одно плечо медленно поднимается. Гигантский указательный палец направлен мне в лицо.

— Мы уже встречались. В Москве. В будущем. Помнишь?

Он правда думает, что я мог бы забыть то зрелище?

— Я помню Москву. Озеро, лодки, небо. Но не помню, чтобы встречал тебя.

— Ты встретил меня таким, каким сейчас я стану.

— Не думаю, что я понял.

— Ты встретил меня таким, каким я буду сейчас. Вот сейчас. Мое имя Легион.

— А во сне ты лучше разговаривал. Более понятно.

— Каком сне? Вот это, это сон.

— Что ты хочешь сказать?

— На это нет времени. Слушай меня и не перебивай. Слушай. Это важно. Человек Горя очень опасен для вас. Но без него вы не сможете добраться туда, куда должны добраться.

Я пытаюсь задать вопрос, но ослепительный блеск поражает мой мозг.

— Не перебивай. Слушай. До самой Венеции вы будете с ним в безопасности. До самой Венеции вы не должны восставать против него. Вы увидите разные вещи. Странные, ужасные вещи. Увидите много страданий, в этом вашем будущем. Но вы должны оставаться с ним. В Городе Света ты все поймешь.

— Что это за Город Света?

Но фигура передо мной уже теряет очертания, растворяясь в темноте.

Последними исчезают красные рубины глаз…

Холодный пол подрагивает под моими шагами.

Мне все это приснилось.

Не только отца и Медфорд, но и высокую фигуру я увидел во сне.

Открываю глаза и больше не вижу белого облачка моего дыхания. Значит, наступила ночь.

Шум, который заставил меня проснуться, существует на самом деле. Слева кто-то подметает пол, двигаясь легко, стараясь не быть услышанным.

— Кто это? Здесь кто-то есть?

Моя голос скрипит.

В ответ шум затихает.

— Здесь есть кто-нибудь? — повторяю я.

Голос слабый, как пламя свечи.

Это голос женщины. Она отвечает мне из темноты:

— Я делаю уборку. Не хотела разбудить тебя.

— Кто ты? — снова спрашиваю я.

— Я делаю уборку. Я уже закончила.

Я хотел бы иметь фонарь или что-нибудь, чтобы осветить комнату. Но у меня ничего нет.

— Помоги мне.

— Чем тебе помочь?

— У тебя есть что-нибудь, чтобы зажечь свет?

— Нет, у меня нет ничего.

— Я хочу выйти отсюда.

— Я могу провести тебя.

— Буду очень благодарен.

— Тогда не двигайся.

Легкие шаги приближаются ко мне, кажутся шелестом листвы. Не знаю почему, но они вселяют в меня страх.

Шаги все приближаются, и постепенно я понимаю, что я хотел бы слышать не их приближение, а, наоборот, чтобы они отдалялись от меня.