Туллио Аволедо - Корни небес

Капрал молниеносно блокирует движение руки Буна, а потом выкручивает ее, медленно, но с силой. Глаза Буна широко распахиваются.

— Эй, придурок, хватит! Ты мне руку сломаешь!

Но Диоп не ослабляет давления.

Дюран дотрагивается до него, чтобы остановить его:

— Диоп, успокойся. Оставь его.

— Он должен поклясться, что больше никогда не спросит об этой книге.

— Обещаю тебе, кретин! А теперь отпусти меня!

— Недостаточно пообещать. Ты должен поклясться.

— Клянусь! Достаточно? Я клянусь тебе!

Диоп отпускает руку. На его плече явственно выдается каждый мускул. Как будто ничего не случилось, он снова принимается за чтение.

Бун массирует запястье, вполголоса бранясь по-немецки.

— Если мы можем вернуться к тому, о чем говорили, — продолжает Дюран, — то я хотел бы сообщить отцу Дэниэлсу, почему я не доверяю Готшальку. Он сказал, что везет нас в Венецию, но грузовик движется на восток, к побережью. Так говорит компас. Когда я спросил Дэвида, по какой дороге мы едем, он мог бы объяснить, что мы движемся сюда, потому что дорога на север разрушена или опасна. Но он солгал мне: он сказал, что мы едем на север и через несколько дней достигнем Венеции.

— Это означает одно из двух: либо компас на грузовике сломан, либо этот сумасшедший нас обманывает, — произносит Бун.

Венцель качает головой:

— Компас на грузовике работает. Я проверил. И потом, я уже был здесь когда-то. Это…

Он смотрит на капитана. Дюран кивает в знак согласия.

— В этих краях есть храм Митры, — продолжает Венцель. — Святого Архангела Римского. Под городом есть пещерный лабиринт, состоящий из трех уровней. Там живет сообщество из тридцати человек. Это самое крупное место почитания Митры. Что-то вроде святилища. Каждый страж Господа хотя бы раз в жизни должен совершить миссионерскую поездку в этот храм. Я когда-то был здесь, поэтому помню дорогу. Это она.

— Тогда у нас остается только одно объяснение, — говорит Дюран. — Сейчас я спрашиваю себя вот о чем: какого черта ему понадобилось врать нам?

Следует долгое молчание. Ни одно из объяснений, которые приходят в голову, не удовлетворительно.

— И еще нужно сказать кое-что, — добавляет Венцель. — История наших «джипов», оставленных в Урбино.

— Я слушаю тебя, — улыбается Дюран.

— Когда я тайно вышел, чтобы проследить, как расквартированы слуги, назовем их так…

— Если ты хочешь что-то сказать, то говори, — перебил его капитан.

— …я увидел что-то желтое, сверкнувшее за последним вагоном. Это был свет фар. Конечно, шел снег и было далеко. Но я мог бы поручиться, что это была одна из наших машин. И бьюсь об заклад, что где одна, там и другая.

— Очень хорошо. Отличная работа, Поли. Теперь осталось понять, почему он разрешил нам оставить при себе оружие.

Венцель почесывает голову.

— Я размышлял над этим, и мне пришли в голову две возможных причины. Ни одна мне не кажется правдоподобной.

— Ну, расскажи о них, хотя бы.

— Я вам скажу о том, что кажется мне более вероятным. Этот сумасшедший нуждается в нас. В нашем военном потенциале. Он заставит нас оплатить билет путем участия в какой-нибудь из его сумасшедших авантюр. И правда, присоединиться к этим бронированным верзилам — это не бумажных змеев запускать.

— О да.

— Проблема в том, что я не уверен, что после того, как мы им поможем, он отпустит нас. И еще менее вероятно, что он довезет нас до Венеции. Это человек совершенно сумасшедший, но он неглуп. Он все понимает.

— В каком смысле — все? — спрашивают Дюран, прищурившись.

— Ой, да ладно вам, капитан! Проще говоря, он знает то, чего не знаем мы. Мы знаем, что он убийца. Женщина на дороге…

— Может быть, это были черные твари?

— Нет. Эти… они бы ей ничего не сделали. Нет, это не они ее убили. И потом, среди мертвых в Торрите Тиберине мы не видели даже следов монстров. Если не считать, конечно, монстрами людей. И следы этого безумного грузовика тоже были там. Не надо быть гением, чтобы сложить два и два.

— Готшальк гордится тем, что он делает. Он считает себя святым.

— Да, возможно, и другие святые прежних времен вели себя примерно как он, а сейчас стоят в алтарях с нимбом и ангельским взором.

— Скажи, Поли.

— Вы поклялись ей в том, что отомстите за нее. И Готшальк это знает. Не знаю, как, но он это точно знает. Пусть даже он ведет себя, как паинька, но будь я бы на вашем месте, я бы не поворачивался к нему спиной.

— Я запомню твой совет. Хорошо, сержант Венцель высказал свое мнение. Кто-нибудь еще хочет высказаться?

Бун кивает.

Он немного мешкает перед тем, как заговорит. Вздыхает:

— Хорошо. Я вам расскажу, что я думаю. Я говорил вам о том, что я видел в подземелье в руинах Остии. Надпись на стене. Это было по-гречески. Какой-то образованный, утонченный грек. Его почерк говорил о хорошей выучке, но он едва находил в себе силы, чтобы легонько нацарапать буквы на штукатурке стены в камере. Я уже говорил вам, что это была тюремная камера? Возможно, этот человек написал это перед тем, как его повели в суд. Я не великий археолог, но как эпиграфист у меня есть некоторый опыт. Судя по форме некоторых букв, по их расположению…

— Ближе к делу, — бурчит Диоп.

— Ну ладно. Я… Мне удалось определить, когда был написан этот текст. Он не может быть более ранним, чем первый век нашей эры. Практически наверняка он относится к первой половине века.

— Первая половина первого века… То есть, это мог быть современник Христа…

Бун смотрит на меня.

— Именно, отец Джек. Хотите знать кое-что еще? На основании некоторых особенностей грамматических конструкций, а также некоторых диалектизмов… Простите, не хочу показаться занудой… Но ряд причин заставляет меня думать, что эти строки написал мужчина происхождением с Ближнего Востока. Очень вероятно, что из Сирии.

— Почему ты говоришь «мужчина»? — спрашивает Диоп. — Разве это не могла быть женщина?

— В первом веке? Очень вряд ли. Да и почерк мужской. Как и использование личного имени.

— Хорошее дедуктивное расследование, — подытоживает Дюран.

— Правда?

— Ты нам до сих пор не поведал ничего такого, чего мы еще не знали, — перебивает Диоп. — Скажи лучше, что было написано на той стене. Ты, наверное, уже рассказал капитану…

Дюран качает головой:

— Нет. Мне он тоже ничего не сказал. Я в курсе, что была надпись, но до сих пор ничего не знал о дедуктивной работе Карла.

— И тем более, о том, что там написано, — говорит Бун.

— Ты собираешься рассказать нам или хочешь мучить нас и дальше? — фыркает Диоп.

— Сейчас расскажу. Эта надпись была оставлена человеком, который называл себя Савл.

— Кстати, — смеется Диоп, — интересно, что случилось сейчас с так называемым «избранным народом». Может быть, их спас Израиль и теперь они без конкурентов выращивают грейпфруты и ананасы? Международный рынок, конечно, уменьшился, но…