Олег Верещагин - Горны Империи

…Генка летал на вертолете всего раз и не представлял себе, что эта машина так буднично может приземляться прямо в улицу – на небольшую площадь… или площадку? Для спасенного это явно было обычным делом – он и в иллюминатор-то не глядел, смотрел в пол, на свои ноги – забинтованные и с надвинутыми сверху большими тапочками. Генку, хотя он попытался отбрыкиваться, прилетевшая женщина-медик оборудовала точно так же, заявив, что иначе просто госпитализирует. Правда, у мальчишки были забинтованы еще и плечи, и руки… И участковый, летевший тут же, многообещающе смотрел только на него – что ему до Генки-то?

«Что ему до меня?» – еще раз подумал Генка, когда они высадились, и штабс-капитан повел спасенного мальчишку к себе в дом.

Точнее – как повел? Не тащил, не приказывал, просто мотнул головой и зашагал впереди, а парень поковылял следом, не поднимая головы. Отчего-то именно то, что он шел сзади, выглядело довольно жалко – не впереди (вроде как под конвоем), а позади, как нашкодивший щенок за хозяином…

Генка не ушел. Он купил у торговавшей неподалеку бабульки кулек кураги, сел наискось от входа в участок и стал ждать. Сам не зная, зачем. Что он мог сказать этому мальчишке? А вот так сидеть – еще решит, что он, Генка, напрашивается на благодарность за спасение…

Эта мысль пришла в голову Генке на исходе часа. И он решил уйти – но тут дверь открылась и появился его новый знакомый. Выволочка явно была тяжкая. Мальчишка вышел из дома участкового с головой ниже плеч. И, увидев Генку, не удивился даже, а подошел и сел рядом. Тяжело вздохнул. Сказал хмуро:

– Вот так. Завтра вечером отец вернется с моря – и быть мне драному. Плюс еще снаряга моя во дворе у Арнольдины Юрьевны петуха убила. Наповал. Шестьдесят пять копеек. А у меня деньги вообще в минусе.

Генка представил себе картину с петухом, и ему сделалось смешно. Но смеяться он, конечно, не стал. Вместо этого сказал:

– Ты же герой.

– Ага, – криво усмехнулся мальчишка и, подобрав из-под ног ракушку, подбросил ее в руке, потом запустил по улице. – Долбопуп я, а не герой. Правильно дядя Артем сказал – таким героям надо руки отрывать, чтобы не совали, куда не надо. Ой, а в отряде еще буде-е-ет… – он даже зажмурился, но решительно встал. – Пойду докладываться… – но задержался, рассматривая Генку. – Как тебя зовут-то? – спросил наконец мальчишка.

Генка тоже встал, неуверенно протянул руку:

– Генка. Ишимов, Генка.

– Ну, давай, Генка, – улыбнулся мальчишка. – А я Краморов, Санька. Звеньевой второго звена отряда… хотя, наверное, уже бывший звеньевой, – поправился он грустно.

Но Генка этого не услышал.

– Краморов? Санька? – изумленно спросил он. – Ты?!.

…Появление Генки Петр Юрьевич воспринял довольно философски. Можно даже сказать – насквозь философски, только распорядился снять повязки и еще раз осмотреть мальчишку, да хмыкнул: «С ветром наперегонки бегал, что ли?»

«Ветер, – подумал Генка. – Я ветер ловлю руками». И, глядя из-за медсестры на врача, сказал:

– Петр Юрьевич, мне после ужина надо уйти в город.

Омельченко с интересом посмотрел на мальчишку, склонил голову к плечу, став похожим на нерпу более обычного. Промолчал, и Генка не мог понять, что это за молчание и чего от него ждать. Но, видя, что Петр Юрьевич говорить не собирается, продолжал сам:

– Мне… мне оченьнадо, – сказал он это негромко, но с силой.

Петр Юрьевич шевельнул усами. Он явно хотел сказать что-то ироничное и даже язвительное. Но, посмотрев в глаза Генки, вздохнул и кивнул:

– Лады. Чтоб к полуночи был в постели – я проверю! И кеды возьми, тебе сейчас так бегать не стоит, – и хохотнул: – Ветер ты все равно уже точно обогнал.

Генка хотел сказать тысячу слов благодарности сразу. И поэтому не сказал ни одного, только закивал и поерзал на кушетке…

…Домик, в котором размещался штаб отряда, был самый обычный – небольшой, влепленный в известняковый склон, который ослепительно сиял днем и был призрачно-белесым, словно светящимся изнутри ночью, и из того же известняка построенный. Из того же известняка была и низкая – по пояс мальчишке – ограда с калиткой из тонких прутьев, украшенной эмблемой пионерской организации: раскрытой ладонью с тремя языками пламени.

А за заборчиком расхаживали часовые. Аж трое, причем в полной форме с шевронами полных пионеров, и было ясно, что Генку они не пропустят. Причем не из вредности, а просто потому, что нечего ему там, внутри, делать. Прорваться силой не представлялось возможным, пролезть тишком – несмотря на ночь, очень лунную, кстати, – тоже. Генка оценил все эти возможности, лежа в сухой придорожной канаве.

Правда, была еще одна возможность – и мальчишка собирался с духом, чтобы попробовать ее реализовать.

Над углом домика поднимались тонкие металлические трубы ветряка – видимо, в подвале, как во многих домах тут, стоял котел-нагреватель, не столько для отопления, сколько просто для горячей воды, а грело воду электричество. Две трубы крепились к скале за домом. Плетение труб и тросов было частым и явно надежным, а ветряк был отключен…

…Часовые Генку заметили, только когда он – с колотящимся бешено сердцем и в полном восторге от самого себя – соскочил с крыши прямо на крыльцо.

– Эй, эй, стооой! – заорал кто-то из них, и двор наполнился отраженным стенами стуком бегущих ног – но Генка уже нырнул в дверь и захлопнул ее.

Он не ожидал, что сразу попадет в ярко освещенное помещение. И даже вскинул руку к глазам – как от удара в лицо. Но потом медленно опустил ее. Сзади его уже схватили (а он и не сопротивлялся), но рослый коротко стриженный парень, сидевший за столом, поднялся и бросил:

– Эй, постойте-ка. Ты кто?

Кроме него тут были еще трое мальчишек – один на подоконнике, двое на стульях сбоку от стола – и Санька. Все – в полной форме, Санька даже форменные легкие ботинки натянул на ноги вместо тапочек. Сидел он на стуле у стены – напротив стола – и смотрел на Генку удивленно. Остальные, впрочем, тоже.

– Эй, это Генка из «Солнечной Скалы», – сказал тот, что сидел на подоконнике, и соскочил на пол. Улыбнулся. – Он нам помогал зонд запускать.

Генка вспомнил этого мальчишку, но как зовут его – не знал… да и неважно это было. Старшим тут явно был парень за столом – и Генка, не пытаясь освободиться от все еще придерживавших его часовых, начал, глядя прямо ему в глаза:

– В общем, я пришел сказать… сказать, что Санька не виноват. Ну, не так уж виноват, – поправился Генка.

Мальчишки в комнате быстро переглянулись. Старший – только теперь Генка увидел на его рукаве нашивку вожатого – спросил: