Олег Верещагин - Горны Империи

– Ну нет, мужчины продукты не покупают, все равно не то купят… – И вдруг вздохнула: – Я вот что… Отец-то твой мне сегодня утром что сказал… Чтоб я переезжала. Хозяин-то квартиры, что мы снимали, как узнал, что я к вам нанялась – просто выгнал… Да и так и так там жизни не будет. Новую-то снять – время нужно, да и где снимешь?.. А я вот думаю…

– Нечего тут думать, – отрезал Денис. – Прямо сейчас и переедем. Вещей много?

– Да не в вещах дело… Отец-то твой сказал, и мама кивала… да только Олег у меня беспокойный. Как порох взрывается. А уж кто богато живет – ненавидит… С тобой-то…

– Ну, мы с ним наши дела как-нибудь решим, – сказал Денис.

Но Ольга Ивановна покачала головой:

– Не сегодня… Мы вещи-то к знакомой моей перевезли, еще пару дней у нее поживем, я Олегу все худо-бедно объясню… Но точно не против ты? – Голос женщины стал умоляющим.

Денис пожал плечами:

– Я один раз говорю…

До полудня Денис просидел в комнате. Он пытался оформить свои мысли и ощущения в письмах – в Петроград и в Верный. В окно видел, как во двор несколько раз всовывался Никита – в последний раз его с руганью уволокла та молодая истеричка. (Неужели мать? Бедный парень…) Потом потекла новая ручка, и Денис понял, что ничего толкового пока не напишет, потому что почти ничего не видел, если не считать торговой улицы. Поэтому он спустился вниз.

Ольга Ивановна ушла, надо полагать – по магазинам. Денис решил приодеться и тоже пойти – куда глаза глядят. Но тут – неожиданно, когда он стоял и размышлял у двери, куда ему идти – появилась Валерия Вадимовна.

– Денис, ты такой толстый коричневый справочник по саннормам куда ставил? – вместо естественных вопросов о здоровье, питании и выспанности сына поинтересовалась она.

Денис пожал плечами:

– Гм, новости… Твоикнижки ты сама и разбирала. Ты ж, когда их трогают, чуть ли не рычишь.

– Действительно… – Валерия Вадимовна озадачилась. – Наверное, еще в вещах лежит. Ну-ка…

Она исчезла в глубинах дома. Денис вздохнул и сказал в открытую дверь:

– Такова жизнь… Ма-а! – крикнул он в комнаты. – Я уходить собрался!

Валерия Вадимовна что-то ответила. Но что – Денис не различил, потому что беспечно двинулся наверх, все-таки решив приодеться для выхода в город…

…Сперва Денис не понял, что там, снаружи, за шум. Он сидел на корточках возле ящика и проверял пистолет. Шум походил на шум демонстрации или митинга – вообще большого количества людей, но был он совершенно не радостным, а главное…

Денис вскочил и подбежал к окну.

Секунду созерцал затапливающую двор человеческую толпу.

А потом рванул из комнаты бегом…

Денис не испугался. Нет. Он удивился.

Ни разу за все свои тринадцать лет он не видел такихлюдей наяву. Это казалось чем-то из кино – толпа, совершенно потерявшая подобие человеческого облика. Именно потому, что это казалось кино, ведь нельзя по-настоящему испугаться.

Стоя на крыльце, Денис изумленно смотрел на черные кричащие рты, на поднятые кулаки, на безумные глаза – и не знал, что ему делать. Потом он понял одно – мама стоит между крыльцом и этими людьми. Высокая, очень прямая. В форме, с кобурой на поясе, но без оружия в руках. И не двигалась.

– Понаехали!

– Суки сытые!

– Открывай шахту, блядища!

– Нам что – подыхать?!

– Мотай к себе на х…й!

– Шахту открывай!

– Бей ее, мужики, курву гладкую!

– Шахту открывай!

– Жрать нечего!

Денис соскочил с крыльца и подбежал к матери. Встал рядом. И вот тогда – испугался. Не за себя, за маму, – но испугался до дрожи. Слишком близко оказалась толпа, слишком жутко пахло от нее слепой, страшной ненавистью, которая хочет одного – найти цель, объект… и, кажется, уже нашла. С расстояния пяти шагов мальчишка, загородивший мать, смотрел в нечеловеческие лица, словно изуродованные какой-то болезнью. Потом его рука сама нашарила за ремешком шортов под рубашкой «Байкал»… и он услышал спокойный голос матери:

– Дениска, не смей. Они слепые.

Мальчишка оглянулся на нее.

Валерия Вадимовна стояла неподвижно-спокойно, только чуть щурилась. И в ее глазах был не гнев, не страх…

Нет. Там была неизмеримая бездна сострадания и горя.

Тогда он повернулся к толпе и тоже стал смотреть.

И увидел!

Да, это были страшные лица. Нечеловеческие лица. Лица средневековых химер. Но… за их гневом, за их злобой не было злой осознанности, не было злой мысли. Была только тоскливая пустота, которую нужно заполнить хоть чем. Хоть такой же пустой злобой. Эти люди просто не знали ничего другого.Они не умели ничего другого – только тупо работать и тупо ненавидеть. Их не научили!!!

Но его-то. Его – научили.

Он отвел руку от пистолета. И просто встал перед матерью, водя взглядом по безумным лицам.

Люди, стойте, люди. Люди, слушайте, люди. Люди, мы не хотим вам зла!!!

И становилось тише… тише… тише. Лишь в задних рядах все еще орали несколько глоток – и Денис, посмотрев туда, увидел других. Явно наспех переодетых, явно сытых, с ненавидящим страхом в глазах продолжающих изрыгать скверную брань и угрозы.

Остальные замолкали. Страшные маски текли с них под взглядами женщины и мальчика. Оставались усталые, измученные жизнью человеческие лица.

«Не ударит? Не попадет? Может быть – нет. На этот раз, наверное – нет. Но впереди еще столько гроз…» – мелькнули в голове Дениса строки из какой-то древней книги, автора которой он не запомнил… а слова – слова запомнились почему-то. И всплыли сейчас…

И вот – стало совсем тихо. И в этой тишине прозвучал голос Валерии Вадимовны. Немного насмешливый и сожалеющий:

– Ну, что же вы? Мужчины? Вон вас сколько. Давайте. Убейте. Меня убейте, сына моего – тоже убейте. Не бойтесь. Васкарать никто не станет. Никакие «витязи». Никто. Больных людей не карают. Их лечат. Даже если они этого не хотят.

– Ты пропаганду кончай! – крикнули из задних рядов. – Ты скажи, стерва, чего вы рабочим людям…

– Выходи сюда, рабочий человек! – повысила голос Валерия Вадимовна. – Сюда выходи, дай людям на тебя поглядеть!

Сзади произошло какое-то движение, но никто не появился.

– Тогда слушайте! – она положила руки на плечи Денису. – Вот мой сын. Ему тринадцать лет. Так ли выглядят ваши дети? Вот я. Мне тридцать пять. Так ли выглядят ваши жены? А вот – вы сами. Передо мной. Настоящие… – она полоснула взглядом задние ряды, – …рабочие люди. Вот у тебя силикоз. И у тебя. И у тебя. У тебя рак, еще операбельный. Сказать, что у тебя?!

Толпа слегка подалась назад, как от колдуньи, прошел глухой ропот, но снова стало тихо, когда Валерия Вадимовна опять заговорила: