Александр Афанасьев - Сожженные мосты

Позади остался Тайсон Корнер — городок, поднявшийся на том, что обслуживал проезжающих из аэропорта и в аэропорт граждан. Тут же проходило и то, что считалось «Большим Вашингтонским кольцом» — единой кольцевой дороги у Вашингтона не было. Городок как городок — здоровенный молл «Уолл-Март» типа «кэш анд керри», участок шерифа, какие-то склады, тихие улочки, школа, церковь. Нескончаемый шум машин по дороге. В метрополии тоже все было не так, в маленьких городках не было «Уолл-Мартов». Там подданных Ее Величества обслуживал мясник Джек и молочник Марк, которые даже не спрашивали зашедших в их лавку, что нужно, а молча выкладывали на прилавок требуемое. Точно так же их отцов и дедов обслуживали отцы и деда Марка и Джека. Все здесь было не так, в бывшей колонии Соединенного королевства, — слишком много всего, слишком все шикарно — и на всем, если хорошо присмотреться, — печать упадка, увядания. Северо-Американские Соединенные Штаты проигрывали гонку в будущее с Российской империей, слишком много денег тратилось не там и не так.

Миновав Кэпитал Белтвей и Долли Мэдисон Бельведер, названную так в честь Долли Мэдисон, супруги второго президента САСШ, что во время Войны за независимость скрылась из сожженного британским экспедиционным корпусом Белого дома с документами, старик выехал на Кастис Мемориал, ведущую прямо в город. Движение, несмотря на то что был не час пик, стало заметно плотнее. Слишком много машин, в потоке выделялись огромные правительственные внедорожники, рассчитанные на семь-девять человек, в которых сидели по двое, а то и вовсе один водитель.

Старик размышлял. Он вообще любил размышлять и предавался этому всякий раз, как только выдавалась свободная минутка. Мозг нельзя оставлять в покое, он постоянно должен быть загружен.

В отличие от других представителей британского истеблишмента, сэр Джеффри Ровен не уважал и не почитал традиции. Верней, он их демонстративно уважал и следовал им — но только когда это было нужно и выгодно. На самом же деле он испытывал к своим предшественникам глухое раздражение, переходящее иногда в ненависть.

Как можно было довести державу до такого? Как можно было превратить «Империю, над которой никогда не заходит солнце» в то, что есть сейчас — всего лишь одну державу в ряду многих, причем не самую великую? Как можно было докатиться до этого?!

Ведь вопрос даже не в проигранной Мировой войне, началось все намного раньше. Как можно было отпускать на свободу крупнейшую колонию — Северо-Американские Соединенные Штаты? Ведь если бы САСШ оставались британской колонией, а не самостоятельным государством, со своими, часто противоречащими британским целями — мировая война сложилась бы совсем по-другому. И не Российская, а Британская империя стала бы величайшим государством в мире, имея в собственности два континента — Северную Америку и Австралию, Индию, Восток и половину Африки. Вот это была бы держава!

Старик всегда с презрением относился к тем, кто исходил ненавистью к России, кто произносил дерзкие речи в клубах, с бокалом выдержанного виски в руке. С презрением он относился и к «историческим реконструкторам» — те любили повернуть историю вспять, порассуждать на тему «Что было бы, если бы Британия выиграла мировую войну». Старик называл их историческими импотентами, считая, что лучше творить будущее, чем вспоминать славное прошлое.

И дурак тот, кто считает, что корень победы над Россией — в метрополии, метрополия — это маленький остров в зоне досягаемости тактических ракет Священной Римской империи. Британия в том виде, в каком она сейчас, не может противостоять Российской империи, атаковать же русских в лоб — значит подвергнуть страну новому национальному унижению, а учитывая мощь современного оружия, возможно, что и национальному уничтожению. Прошел двадцатый век, век британского унижения, двадцать первый может стать веком британского возрождения, веком объединения потерянных некогда земель под гордым крестом Юнион Джека. Корень победы в геополитической игре — здесь, на североамериканской земле. В бывшей британской колонии за океаном, в одной из самых сильных стран мира.

Старика поражала эта страна, Северо-Американские Соединенные Штаты. Какой-то сплав имперской мощи и местечковости, мужества — и детской наивности, железного порядка — и расхлябанности. Он удивлялся, как вообще может существовать претендующая на имперскость страна, в которой президент переизбирается раз в четыре года, причем каждый новый должен учиться искусству управления государством заново. Как могут принимать законы конгрессмены и сенаторы, которые думают не о величии страны, а о взятках лоббистов и об интересах своего маленького округа? Как может столь мощная армия столь бездарно завязнуть в Мексике? Воистину, британцы дали миру урок, как надо действовать в колониях, — в Индии народа едва ли не столько же, сколько во всех остальных британских колониях вместе взятых, там полно исламских экстремистов, но Индия уже который век остается британской колонией и останется ею навсегда, несмотря на мятежи и терроризм. А как бы вели себя североамериканцы, если бы в Мексике было… ну, скажем, триста миллионов человек и всех их пришлось бы замирять?

Справа недовольно загудели, старик выправил руль. Он не заметил, что, задумавшись, начал сходить с полосы. Внимательнее надо, внимательнее…

По Кастис Мемориал справа обогнул Арлингтон. Кладбища видно не было, но старик знал, что там — похороны. Там сейчас то и дело похороны — страна воюет. У Арлингтон Бельведер выехал на мост — он шел через Рузвельт Айланд, небольшой остров, где был мемориал Теодору Рузвельту. Тому, первому, не Франклину. Все-таки в САСШ были какие-то политические династии…

С моста съехал на Конститьюшн-авеню, прямую и широкую, часто показываемую в местных новостях, поехал вперед. Машин было много, но водители вели себя вежливо, иногда пропускали, даже если по правилам должны были проехать первыми. Миновав особняк Верховного суда, выехал на Мэриленд, оттуда на Беннинг. Еще немного — и он на месте…

Если раньше отличием аристократов от простого люда были охота и рыцарские турниры, то сейчас этим отличием стал гольф. Забава, придуманная шотландскими пастухами — они закатывали камешки в лунки, используя при этом свои посохи в качестве клюшек — теперь стала самой аристократичной игрой мира. Все в этой игре было аристократично — поля, каждое из которых являлось настоящим произведением искусства, и его приходилось долго создавать на большой территории, а потом тщательно ухаживать за ним, игровой инвентарь — хороший набор клюшек иногда стоил столько, сколько автомобиль. Сам стиль игры — неспешное перемещение по полю, солидный разговор, тщательная подготовка к удару, никаких надоедающих, кричащих зрителей. Нет жесткого правила по количеству участников — играть можно и вдвоем, и втроем, и вчетвером, можно и поодиночке, сражаясь с самим собой или со вчерашним днем. В гольф учились играть еще с детства, учил играть отец или семейный тренер, хороший инвентарь переходил от отца к сыну. Лучшие университеты имели собственные гольф-поля, и умение хорошо играть в гольф давало пропуск в те сферы, куда не так-то просто попасть. Самые живописные уголки мира отводились под гольф-поля, самые головокружительные сделки заключались на зеленой траве, в промежутках между хлесткими ударами по белому мячику.