Андрей Гребенщиков - Ниже ада

— Стойте! Не стреляйте! — слабо подал голос раненый Гринько. Однако его услышали, и бойцы в полном составе недоуменно уставились на бредившего юношу.

— Не стреляйте, — повторил он настойчиво. — Они ничего не могут сделать… здесь…

Вольф и Никита переглянулись, девушка удивленно пожала плечами. Впрочем, раздумывать было некогда — по эту сторону парка уже показались новые хищники, и места сомнениям не нашлось — пришел черед говорить оружию. Еще одна атака оказалась отбита с огромным трудом — самый проворный зверь, похожий на дикую, невозможную смесь ощетинившейся иглами лошади и длинноногой свиньи рухнул прямо у ног генерала. Однако Генрих Станиславович успел отметить странность в поведении мутанта.

— Отставить огонь! — решительно приказал он. — Отходим. Девки, возьмите Славку, а я прикрою.

«Волчицы» поражено посмотрели друг на друга: поведение мужской половины отряда начинало их настораживать. Но ослушаться генерала было невозможно. Девушки подхватили обливающегося кровью Гринько и бодро потащили прочь от парка. Вольф, не отрываясь от застрявшей в воротах нечести, пятился следом.

Очередная волна мутантов выдавила сквозь арку сразу десяток представителей местной фауны, и те, не сделав и пары шагов за пределы парка, встали, как вкопанные, растерянно глядя по сторонам. Прилив за приливом выталкивал из ЦПКиО все новые порции бестий, но те, пересекая очерченную воротами и забором границу, становились беспомощными, мгновенно теряя агрессию и спесь.

Никитина требовательно взглянула на Славика, видимо не решаясь требовать разъяснений у генерала:

— Объясни!

Но силы уже оставили юношу, и он погрузился в беспамятство.

Подошедший Вольф, не обращая никакого внимания на Ольгу, приобнял Никиту и просто сказал:

— Спаслись. Можем идти с миром.

И, видя растерянность в поведении подчиненных, все же пояснил:

— Осьминог этот сра… пардон, девочки, несчастный, контролирует зверье только в определенном радиусе, кажется — как раз по границам парка. Там, — генерал махнул в сторону огороженной решетчатым забором территории, — он всесилен, здесь же головоногое чудо ничего поделать не может. Так-то. А Славик наш молодец, мозговитый парнишка, первый до всего допер. Теперь наша очередь его спасать. В путь, мои красавицы!

Генрих чувствовал себя так, словно родился во второй раз. Да и то сказать, буквально несколько минут назад они все избежали смерти. Бледная старуха была совсем рядом, нетерпеливо заглядывала в глаза, требовательно звала за собой… «Ничего, карга, подождешь!»

Оля, бегло осмотрев рану Славика, сокрушенно покачала головой:

— Его нельзя тащить с собой, слишком большая кровопотеря. Нужен покой и срочное лечение.

Слова лейтенанта Никитиной — не только командира отряда, но и медика — прозвучали приговором. Вольф выругался. Ранение, даже не смертельное, обрекало молодого парня…

Ольга раскрыла вещмешок и извлекла полевую аптечку.

— Не бог весть что, но кое-какую помощь на первое время оказать смогу.

— Ты что, хочешь остаться? — Никита на миг опешила.

Девчонка по прозвищу Ураган развела руками:

— Его моя сестренка спасла. Разве я теперь вправе бросить?

Генерал в упор посмотрел на нее и медленно, выговаривая каждое слово, спросил:

— Оля, ты понимаешь, на что себя обрекаешь?

Ураган кивнула:

— Генрих Станиславович, я не смогу по-другому, даже если прикажете… Кроме Ленки, сестры, нет у меня никого. Не предам ее память. Простите… Да и рядом с парком вряд ли какая другая погань селиться будет, значит, прорвемся как-нибудь…

— Прорвемся, — еле слышно повторил старый офицер и тут же, отдавая честь храброму солдату, сурово и твердо произнес: — Рядовая Величко, приказываю вам любой ценой выжить и прорваться. Во что бы то ни стало!

— Слушаюсь!

Уходили без долгих проводов. Истекающего кровью парня и его «сестричку» оставили в подвале дома прямо напротив входа в ЦПКиО. На сердце у Вольфа было тяжело. «Что же ты, старый вояка, толком от бункера не успел отойти, а уже весь свой отряд растерял…»

— Генрих, не надо. — Никитина прижалась к нему и, казалось, читала тяжелые мысли. — Ты ни в чем не виноват. Я уверена, девчонки не напрасно положили свои жизни… Они бились за своего генерала. Сурового, жестокого, но уважаемого… И любимого. Для любого солдата честь — умереть за командира и правое дело.

— Знать бы еще, правое ли оно… Свергнутый горе-диктатор бежит, сломя голову, в неведомые дали…

Никита улыбнулась.

— Ты знаешь, горе-диктатор, когда я в тебя влюбилась?

Вопрос прозвучал непринужденно, даже с намеком на шутку, но на слове «влюбилась» голос ее немного дрогнул.

Вольф вздрогнул.

— Влюбилась? — произнес он севшим голосом.

Вот сейчас, когда все уже потеряно, когда ничего между ними не может быть — и не потому, что он слишком стар, а потому, что просто уже не успеется, — теперь она ему признается?! Почему не раньше, почему не в Бункере?!

Ведь сколько он смотрел на нее — но стеснялся приставать, не хотел из орла превращаться в старого козла. А она как-то все в неприступную играла. Всегда с ним сухо, официально…

И вдруг. На тебе: влюбилась…

Стариковское сердце запрыгало в груди почище, чем от вида исполинского монстра.

— Да, влюбилась, — мягко сказала Никита. — Мне было пять лет. Я лежала в лазарете и умирала. Врач даже не счел нужным скрывать это от дочери безродной поварихи и неведомого, отказавшегося от нее «аристократа».

«Антибиотики нужны детям из благородных, настоящих семей, а не всяким ублюдкам», — он так и сказал, правда. А мне так хотелось жить, безумно! Я молила Боженьку, каждую ночь молила. Плакала и молилась, не спала, сколько хватало сил, потому что боялась не проснуться. И Ангел явился — ты был в белоснежном халате, а мне казалось, что ангельские крылья развеваются за твоею спиной. И было всего несколько коротких слов: «Выдать лекарства всем». Доктор — та тварь — пытался спорить, возражать, но ты лишь посмотрел на него сверху вниз и добавил негромко: «Это приказ». А для меня будто Небеса разверзлись и Слуги Господни стали трубить в свои трубы. Я рыдала от счастья и не верила, только повторяла: «Это приказ, это приказ»…

— Эк развела поповщину… А я не помню тебя маленькой, — извиняясь, прошептал потрясенный Генрих. — И эпизод в больнице не помню. Одно знаю, врач тот через два года после начала Блокады скололся… Сдох, как собака.

— Высшая справедливость. Она существует, я знаю об этом с тех самых пяти лет. От ангела в генеральских погонах, — рассмеялась девушка и игриво спросила: — А хочешь расскажу, когда влюбилась в моего седовласого героя во второй раз?

— Был еще и второй раз? — сглотнул старик.