Вадим Панов - Головокружение

– Они могут, – безразлично заметил Кувалда, буквально утонувший в своем кресле.

Великий фюрер отнесся к устроенной канцлером презентации на удивление спокойно: разрешил провести ее во дворе Форта, не стал претендовать на место на трибуне, не спустился вниз и даже к окну не подходил, словно не слыша речей Копыто и радостных воплей народа. Кувалда безмятежно полулежал в кресле, забросив ноги на стол, поигрывал извлеченным из ножен кинжалом и периодически зевал.

– То есть тебя, наше великофюрерское, происходящее не парит? – осторожно поинтересовался удивленный Иголка.

– Чо?

– Не чо, а кто.

– Кто? – послушно поправился одноглазый.

– Копыто наш, он же ханцлер, тобою огосударствленный.

– А чо он меня парить фолжен? – усмехнулся в ответ Кувалда. – Он вефь канцлер, а не банщик, в натуре.

– Дык он плакат твой своим флаконом занавесил.

– Енто не флакон, а рекламная акция, – наставительно объяснил великий фюрер. – Экономика, мля, повышение профаж и много бабла в семейный общак.

– А не боишься, что плакатик твой взад не вернется?

– Как это?

– А вот так: проснешься завтра, а вместо флакона рекламного, для продаж который, висит фоторожа копытинская, от уха до уха улыбающаяся, а твой парадный портрет рядом, в куче мусора отдыхает. – Боец сделал страшные глаза. – А где ты отдыхаешь, даже представить неудобно, чтобы настроение тебе не портить.

– Сказочник ты, Иголка, такой, что фаже мне прикольно фелается.

– Смотри, как бы страшно не сделалось.

Великий фюрер помолчал, внимательно разглядывая острое лезвие кинжала, после чего негромко спросил:

– Ты, что ли, портрет мой парафный сфергивать станешь?

– Зачем сразу я? – открестился Иголка. – Другие отыщутся.

– Кто?

– Сам небось знаешь, кто тебя не любит больше.

– Знаю, – кивнул одноглазый.

– Так чего не напрягаешься?

– А чо я фелать фолжен?

– Ну… Расскажи всем, что ты тоже крутой.

– Что тоже вискарь могу фелать?

– К примеру.

В словах помощника был смысл, однако идти по стопам шустрого «ханцлера» Кувалда не собирался:

– Копыто виски фелает, нафо мной посмеются только.

– А ты по-другому крутость покажи.

– Как?

– С голым ятаганом сфоткайся, – посоветовал Контейнер.

– Размечтался, мля, ага, – огрызнулся великий фюрер. – Если поглядеть приспичило, ифи в сортир и там свой ятаган разгляфывай, мля, а я…

– Я о другом ятагане, – смутился Контейнер. – О настоящем. Типа, ежели чо, ты за семью кому угодно кишки выпустишь.

– А-а…

– А с тем ятаганом фоткаться не надо, какой бы он у тебя ни был, все одно Копыто не переплюнешь: у него тока за вчера сто пятьдесять детишек нарисовалось.

– Тетки у нас шустрые, – одобрил великий фюрер. – Чуют, когфа суетиться нафо…

– Дрались вчера, – добавил Контейнер. – Зараза с Батареей выясняли, чей сыночек первенец, мля. Чуть до смерти не убились. Я даже на телефон снял, хочешь покажу?

– Покажи.

– Чем развлекаться, лучше бы о деле подумали, – строго предложил Иголка.

– О каком еще феле?

– О том, как нам тебя, твое великофюрерское, не профукать.

– Я чо, шашка, что ли? – обиделся Кувалда.

– Ты лучше, – поспешил успокоить Кувалду боец. – Ты наш великофюрерский семейный лидер, надежа и гарант.

– То-то.

– Но и мы, мля, себя не на помойке нашли. Мы ведь все помним: ежели б не ты, нам с Контейнером кранты адназначна.

– Угу.

– И потому хотим, чтобы ты еще долго об нас зыркалку свою мозолил.

Кувалда пристально посмотрел на телохранителей, медленно вернул кинжал в ножны и с легкой ухмылкой спросил:

– Так вы же фрузья копытовские, чего к нему не метнулись?

– Друзья… – фыркнул Иголка. – У него сейчас другие друзья образовались: чел какой-то, хваны ваще и шасы. И в телевизоре он сияет, и с народом приемку ведет, а нам даже не позвонил, скотина, как вернулся. Ханцлер хренов, мля.

– То есть обижен ты на Копыто?

– А чо?

– Ничо. Теперь я понимаю, чего ты на него наезжаешь, а за меня боишься.

– Я за тебя всегда боюсь, работа у нас теперя такая.

– В таком случае, не боись больше.

– Почему?

– Потому что у меня все под контролем.

– И енто? – Иголка мотнул головой в сторону окна. Со двора как раз донеслись очередные вопли довольной толпы.

– И енто тоже, – спокойно подтвердил Кувалда.

– Уверен?

– Ты, Иголка, боец шебутной и въефливый…

– Ага.

– Не перебивай, скотина.

– Слушаюсь.

Одноглазый прищурил единственную гляделку:

– Но если кому расскажешь о том, что услышишь, я те лично язык отрежу, понял? Вместе с головой, мля.

– Не боись, твое великофюрерское, – пообещал Иголка. – Я понятливый.

– Я тоже, – вставил Контейнер, которому очень хотелось послушать откровения семейного лидера. – Я, типа, молчун по жизни.

– Оно и видно. – Кувалда выдержал паузу. В принципе, ему не было никакого резона делиться с кем бы то ни было замыслом, но очень уж великому фюреру хотелось похвастаться хитроумным планом. Раньше роль слушателя исполнял верный Копыто, теперь приходилось довольствоваться телохранителями. – Как фумаете, почему именно я великим фюрером сфелался и фо сих пор остаюсь? Потому что вовремя Сабле с Секирой глотки перерезал?

Именно такой ответ Иголка и собирался выдать, однако, услышав его из уст Кувалды, насторожился и сморщил мозг, в попытках родить нечто оригинальное:

– Не поэтому?

– А почему?

– Ума у тебя много, твое великофюрерское, и это ни хрена не лесть, – неожиданно выдал Контейнер. – Все об этом знают, и даже Копыто говорил часто.

– Правильно, боец: ума, – довольно осклабился Кувалда. – А скажите мне теперь, что в Форте еще нефелю назаф творилось?

– Бардак творился, – не стал скрывать Иголка. – Тебя Чемодан разводил, как маленького, да еще и Шпатель стал пальцы гнуть. Через месячишко, глядишь, могли бы и окончательно оборзеть.

– Могли, – не стал спорить Кувалда. – А теперя не оборзеют.

– Это почему?

– Потому что теперя, Иголка, у Чемофана и Шпателя крутой новый враг появился.

– Копыто, – догадался боец.

– И пока эти олухи буфут поф канцлера, мною огосуфарствленного, пофкапываться, я их обоих сковырну, как чирья. Без усилиев, мля!

Довольный Кувалда извлек из-под кресла початую бутылку виски и сделал большой глоток прямо из горлышка.

– Круто, – оценил Иголка.

– Не то слово, как круто, – вздохнул Чемодан. – Мои ребята еще ночью тута все обнюхали и только ластами разводят, врубаешься?

– Всего он предусмотреть не мог, – упрямо ответил Шпатель. – Копыто – тупой, запомни сам и детям расскажи.

– Копыто – тупой, – согласился Гнилич. – А шасы умные. Шасы ему будку выстроили и все предусмотрели.

– Шасы не вояки.

– Но дело свое знают.