Дмитрий Силлов - Кремль 2222. Северо-Запад

Штанина на моей ноге намокла и теплым комком прилепилась к ране. Чувство знакомое и неприятное до жути. Ибо чувствуешь себя уже не бойцом, а эдаким аэростатом, из которого медленно вытекает жизнь. Ты, конечно, еще летишь к цели, но уже понимаешь, что хрен ты угадал. Не получится. Очень скоро рухнешь, не дотянув до намеченной точки, шлепнешься на землю и будешь валяться никому не нужной кучей окровавленного тряпья. Хотя в моем случае наверняка до валяния дело не дойдет. Разделают и сожрут, а камуфляж разорвут на лоскуты и соорудят пугалу-победителю обновку на его гнилую башку…

Злости добавилось. Хорошей такой, веселой злости, когда уже по барабану сдохнешь ты или еще подёргаешься. Поэтому я не стал пятиться или пытаться убежать, а просто шагнул навстречу смертоносному пропеллеру, одновременно подныривая под него и выбрасывая вперед руку с зажатой в ней «Бритвой».

Мою кисть рванул страшный удар, ладонь, пальцы и запястье онемели сразу. Но я как-то сразу понял, что моя рука на месте, просто удар алебарды вырвал из нее нож. А еще я понял, что серебристый, начищенный до блеска острый наконечник больше не мелькает у меня перед глазами, а, вращаясь, летит над развалинами, сверкая в лучах заходящего солнца.

От такого поворота событий слегка обалдел и дамп. В его лапах, обмотанных полосками грязной материи, сейчас лежало не смертоносное оружие, а простая палка, с которой «Бритва» срезала устрашающее навершие, оставив лишь длинную, заостренную щепу. Заминка длилась лишь долю мгновения, но я не стал ждать, пока тварь придет в себя, — в умелых руках короткий шест не менее страшное оружие, чем алебарда.

Я прыгнул вперед и двумя руками схватился за остатки вражьего оружия.

Дамп очнулся и напрягся, в свою очередь пытаясь отнять шест у меня. Нормальная рефлекторная реакция любого живого существа: отнимают собственность — не отдавай. Что мне было и нужно.

От наших усилий древко кастрированной алебарды поднялось на уровень груди. Еще немного — и эта неправдоподобно сильная груда гнилого мяса вырвет у меня из рук свое покалеченное оружие…

Я не стал ждать такого финала и изо всех сил саданул носком берца между ног лоскутного урода. Тот замер, но хватку не ослабил. Может, у них проблемы с гениталиями? Или наоборот, никаких проблем с ними ввиду их отсутствия? Тогда на всякий случай н-на тебе повтор, но на этот раз — носком берца в колено.

Дамп охнул, пошатнулся и наконец ослабил хват. Это он зря.

Я вырвал палку из его лап и мощно рубанул правым ее концом чуть ниже того места, где у нормального человека находится ухо. И сразу противоходом левым концом — по замотанной тряпками морде.

Урод грохнулся на обе лопатки словно подкошенный. Но я не играю по правилам с теми, кто только что собирался меня убить. Поэтому я размахнулся и, вложив в удар весь вес тела, всадил заостренный конец древка в узкий просвет между тряпками на уровне глаз поверженного противника. Потом еще раз для верности. И еще…

Для тех, кто никогда не убивал, вонзая нож или штык в лицо жертвы, ощущение не из приятных. Для тех, кто убивал, — тоже. Ладонями чувствуешь, как твое оружие проходит сквозь лицевые кости, проламывая их словно тонкую фанеру. Палкой хуже. Острее чувствуется это проламывание. Так что, когда торчащая щепа сломалась о затылочную кость трупа, даже мне захотелось блевануть…

Я отпустил древко, оставив его торчать в голове мертвого дампа, — и понял, что я, увы, не настолько душевное и чувствительное существо, каким только что ощутил себя. А ведь даже некую гордость почувствовал несколько мгновений назад — мол, надо же, не бездушный я убийца. Переживаю, когда валю вражью силу изуверскими способами. Не все еще потеряно…

Оказалось, всё. И тошнит меня не от хруста вражьих костей и не от вида мозгов на палке, перемешанных с содержимым вытекших глаз, а банально от потери собственной крови… Которой вытекло преизрядно.

С верха берца смыло густую кирпичную пыль, и он блестел, словно покрытый темным лаком. Все ясно. Кровопотеря приличная. И если это дело быстро не поправить, то можно считать, что дамп достиг своей цели. То есть победитель довольно быстро упокоится рядом с побежденными.

«Бритву» я подобрал в пяти шагах от места битвы. А за «Легионом» не пошел. Потом схожу — если, конечно, встану с кучи битого кирпича, на которую обессиленно сел, сжимая в руке свой вечно стерильный боевой нож.

Еще в моем мире было установлено — на клинке «Бритвы» не остается ни грязи, ни крови. Любое инородное тело не задерживается на его идеально отполированной поверхности. Более того — на ней не выживает ни одна бактерия. Дохнут моментом. Хорошее свойство, не раз выручавшее меня в сложной ситуации. Думаю, и сейчас пригодится.

Расшнуровывать берц я не стал — кровь успела запечься на узлах, теперь их только резать. Я просто вытащил из голенища заправленную штанину, закатал. Руки моментально стали красными, словно я помыл их в банке с соком переспелой земляники.

Резаная рана, оставленная алебардой дампа, была не особенно глубокой, но длинной. Хорошо, что кровотечение почти остановилось, не придется жгут накладывать. А вот шить придется. Занятие весьма болезненное, но это мелочи.

Если ты берешь в руки оружие, значит, будь готов ранить и убивать. А еще осознай — те, кого ты собираешься «зачистить», наверняка тоже готовы и наносить раны, и лишать жизни своих врагов. Только их враг — это ты…

Мой друг с характерным погонялом Японец рассказывал, что в древности самураи, готовя себя к битвам, постоянно представляли в медитациях различные способы своей смерти. А еще практиковали так называемое «матануки» — резали себя, а потом зашивали раны. Правильная практика для тех, кто собирается стать воином. Сначала порежь себя. Потом зашей. И после этого много-много раз подумай о том, сможешь ли ты воткнуть нож в другого. И что будешь делать, если этот другой воткнет нож в тебя…

Мне «матануки» уже давно было без надобности. И огнестрелы пережил, и колото-резаные… Одно противно — если обезболивающего нет, уж больно мерзкое ощущение, когда через себя нитку тащишь. У других спрашивал, говорят, да нет, нормально все. Наверно, я все-таки душевно-чувствительный, только тщательно это скрываю. И проявляется во мне все моё хорошее и светлое, только когда штопаю свои свежие раны…

Мозг развлекал себя лирикой, а руки делали привычную работу. Рюкзак сгинул, но все самое необходимое я привык таскать на себе. А именно: оранжевую портативную аптечку в нагрудном кармане и мультитул — в боковом. Не все проблемы можно решить боевым ножом. Гораздо чаще могут понадобиться воину портативные многофункциональные пассатижи, в полых ручках которых размещено множество полезных инструментов. Но в данный момент интересовали меня именно пассатижи…