Игорь Михалков - Нибиру. Пробуждение

Бедная женщина!

Может, виновата расслабленность, однако Роман действительно впервые после боя взглянул на спутницу не как на монстра в прекрасном теле.

— Здесь тихо, — вздохнул парень.

Судя по перечню погибших журналистов — в отличие от военных таковой список опубликовали, — его собеседницы уже не было в живых. И в то же время — вот ведь она. Можно даже потрогать, убедиться. Если подобное не будет воспринято как сексуальное домогательство. Хотя ничего подобного старший лейтенант пока не хотел. Разве можно желать больную?

Батурина кивнула, но как-то машинально. Мыслями она находилась где-то далеко.

— Ой! — Лицо Людмилы исказила гримаса ужаса.

— Вот именно, — подтвердил ее худшие опасения Роман и добавил: — Станция взорвана.

— Взорвана?

Пришлось в нескольких фразах пересказать то, чему Батурина была не только свидетельницей, но и участницей. Второй раз, считая Питер. Потому странным это уже не казалось. Разве что событий прибавилось.

— Я погибла? — уяснила из сказанного журналистка.

Даже глаза стали влажными.

— Нет, что вы? — улыбнулся Ветров, хотя сам не знал, сколько от подлинной Батуриной осталось после зомбирования и вмешательства врачей.

Вдруг одна оболочка с едва заметными следами прежней личности? Что такое человек — тело или таинственная душа?

— Это так объявили. Мы же здесь. Сидим, на реку смотрим, беседуем. Разве что налоги не платим. Но оно надо? Мне, к примеру, нет.

— А отец? Мама?

— Не знаю. Если хотим жить дальше, на связь лучше не выходить.

Мобильник Роман выбросил, как и советовал фээсбэшник, но и по простому телефону звонить не отваживался. Мало ли? Умерла, как говорится, так умерла. Лучше действительно некоторое время на дне полежать, а там невольно забудут. Проблем куча, даже неведомым кукловодам не до того, остался ли кто в живых. В памяти все не удержишь.

— Вы действительно ничего не помните? — после некоторой паузы задал довольно жестокий вопрос Роман.

— Не знаю, — потерянно проговорила женщина. — Какие-то куски, отрывки… Кровь, тела убитых… А дальше…

Ветров терпеливо ждал. Вдруг что-нибудь всплывет в памяти? Если же вновь включится программа, то взрывать здесь нечего, а уж с журналисткой он как-нибудь справится. Все равно надо когда-то выяснять. Постоянно ждать подвоха… Вряд ли Батуриной внушали что-нибудь кроме простейших действий, и знать она, по идее, ничего не должна, но вдруг?

— Не помню. — Людмила закрыла лицо руками. — Ничего не помню. Кажется, я должна была что-то сделать. А что — не помню.

— Вы должны были отвлечь наше внимание. И отвлекли. Мы действительно подумали, будто вы можете взорвать объект. А потом один специалист сказал, что таким образом навредить станции вообще невозможно, там нет никаких опор, которые можно сломать. Вы тоже были обмануты. Вам просто внушили. А вот кто…

— Не знаю, — в третий раз повторила Батурина. — Я должна была провести репортаж с открытия. А потом…

Роман не торопил. Хотелось рявкнуть, вдруг подействует, но вдруг эффект будет обратным? Тут ведь не угадаешь.

Батурина наконец выпрямилась, посмотрела на Ветрова. Пусть она выбилась благодаря родителям, пусть не отличалась умом, однако характер у женщины был. Иначе ее давно бы съели, не посмотрев на все связи. С волками жить… И то же можно было сказать про память. Настоящий репортер может не разбираться в предмете, а вот помнить кучу фактов и имен просто обязан. Чтобы с умным видом при случае и без случая вставить их в речь.

На лице женщины отражалась борьба. Она пыталась вспомнить и не могла. Кто бы ни ставил ей программу, дело он знал мастерски. И уж конечно, позаботился о том, чтобы весь процесс улетучился из памяти навсегда.

Даже жалко ее стало. Она же не виновата, что подверглась внушению. И если бы она одна! Целый город, пусть и небольшой.

— Это изменяет тебя изнутри, — растерянно сказала Людмила таким ровным тоном, будто не сама воспроизводила речь, а пересказывала слова, нашептываемые кем-то извне. — Сначала подавляют психику, затем с помощью Звена тело носителя подвергается глубинному ген-изменению. Результат гарантирован стопроцентно, при условии, если носитель не подвергался ген-изменению чужеродной Системы или не мутировал во время Создания.

— Что еще ты вспомнила? — нашелся Ветров, придвигаясь ближе.

— Их Система совершенна, — произнесла Батурина. Глаза ее закатились, на шее запульсировали вены, словно каждый новый слог дается ей с большим трудом. — Против нее не устоять… Отцам необходимо больше т-энергии, чтобы вскормить свою Систему.

— Кто такие Отцы? — задал Ветров самый волнующий вопрос.

— Они — защитники, — девушка мелко затряслась. — И спасители всего сущего. И вовеки они будут. И веков…

Людмила упала на траву. Под закрытыми веками быстро двигались глазные яблоки, прокушенная нижняя губа брызнула кровью.

Не успел Роман что-либо предпринять, припадок миновал. Телеведущая коротко простонала и села, открыв глаза. Она смотрела на Ветрова с нескрываемым ужасом. Спустя минуты молчания, наконец произнесла:

— Они знают, что я здесь. И знают, что я смогла войти в их Систему. Они придут за нами. Я им нужна.

— Да кто же такие — они? — не стерпел Роман. — И где этих угарков можно найти?

— Мое Звено отошло по морю, — с некоторым сомнением ответила девушка. — То самое, которым воздействовали на Сосновый Бор. Наверное, они — там.

Она указала куда-то на север, где за многие сотни километров отсюда перекатывались морские волны.

Словно в силах разглядеть что-то на таком расстоянии, Ветров посмотрел туда. И вдруг перед его глазами замельтешили какие-то смутные силуэты. Совсем как на злосчастной электростанции. До этого видения не посещали Романа, и старший лейтенант успел решить; что они были вызваны исключительно контузией. Голова — предмет темный.

Но реальный мир вдруг исчез, лишь разноцветные фигурки людей, счастливо улыбающихся мужчин и женщин, толпились вокруг, и на их лицах словно читалось: «Мы придем! Мы скоро придем!» Фигурки окрасились разными цветами — алыми, грязно-розовыми, ярко-желтыми, — приобрели пугающие очертания каких-то немыслимых тварей. Они танцевали. И медленно приближались. В Их движениях угадывалось что-то змеиное, плавная грация, колебания голов. Каждый Их шаг отмерял одну минуту. Каждый скачок — целый час. Неумолимо продвигаясь сквозь время, Они наступали. «Мы уже близко!» Прежде это воспринималось беззвучно, на уровне эмоций, но вот возник шелест, и в нем отчетливо зазвучали все те же слова. «Мы скоро придем, мы сметем вас, уничтожим».

Ветров вздохнул раз, другой. Наваждение исчезло.

— Защитники, говоришь? Видел я, как они защищают…