Сергей Тармашев - Вторжение

— Герой, герой, — негромко засмеялся Серебряков, — обогнал! Теперь будет красоваться! Все должны увидеть, кто в доме хозяин!

Потапыч действительно смаковал победу, выпятив грудь и важно прохаживаясь под зависшим в воздухе судном.

— Это он перед нами так хорохорится? — хихикнула Лена. — Вдруг мы не заметили, что тут чемпион?

— Нет, — старик с улыбкой указал на обзорный экран, — для них старается. Образцовый папаша должен держать марку!

— Ой! — удивленно воскликнула Лена, разглядывая увеличенные изображения затаившихся в зарослях медвежат. — Когда они успели появиться?

— Они были тут с самого начала, — объяснил ксенобиолог, — следовали за отцом и спрятались при нашем приближении. Ладно, достаточно на сегодня. — Он отдал мысленную команду, и научное судно, покачав корпусом на прощание, стало набирать высоту. — Пора к Лемам, иначе вы опоздаете на праздник.

— Иногда мне кажется, что, если бы не Лемы, у меня вообще не было бы посетителей! — заявила Лена. — Девяносто процентов желающих осмотреть музей теряют к нему интерес после третьей экспозиции. А вот колонию Лемов хочется посетить всем! Теперь я понимаю смысл распоряжения Совета Глав относительно регламента работы нашего музея.

— В смысле? — переспросил седой ученый. — Вы об Указе Первого Совета Глав, сделавшего Рос Военно-Историческим Музеем?

— Да нет, — с улыбкой отмахнулась она, — я про распоряжение, что вышло пару сотен лет назад. Лемы, как развивающаяся разумная форма жизни, находятся под защитой отдельных законов Содружества, и посетить их колонию возможно только в рамках экскурсии в наш музей. Если бы не это постановление, Рос вообще видел бы посетителей только по особым праздникам.

— Вот как? — удивился старый Серебряков. — Не знал, не знал. Как-то это распоряжение прошло мимо меня. Хотя, лично я полагаю, что вряд ли Совет Глав таким образом пытался привлечь внимание Содружества к истории. Скорее наоборот, ставилась цель оставить Лемов в покое.

— Разве им сильно досаждают? — Лена пожала плечами. — Пара экскурсантов в неделю способна утомить целую колонию?

— Дело не в этом, — Петр Петрович посмотрел на обзорные экраны, и научное судно пошло на снижение. — О, подлетаем.

Лена проследила его взгляд. Они приближались к ровному пространству почти правильной круглой формы, лежащей посреди бескрайних болот, словно исполинская столешница, засыпанная толстым слоем из смеси земли, радиоактивной пыли и ядовитого пепла. В центре подернутой грязным желто-зелено-бурым снегом пустоши выпирал потрескавшийся и густо облепленный токсичным мхом невысокий каменный массив оплавленной формы, более тридцати двух веков назад бывший величественной сопкой с многообещающим названием «Медвежья». Эпицентр термоядерного взрыва ужасающей мощности безошибочно угадывался в этом пейзаже даже сейчас.

Судно опустилось к поверхности земли и пошло вдоль кромки заснеженных болот, разгоняя желтую муть ядовитых испарений, не прекращающихся даже зимой. Девушка осмотрелась, пытаясь увидеть вдали вход в Рос, но из-за остатков сопки его не было видно. Их судно совершило полный облет Заповедника и вышло к останкам Медвежьей с противоположной стороны, у самой мышиной колонии. Серебряков указал на экран:

— А вот и наши крылатые друзья! Дальше пойдем пешком.

Загерметизировав скафандры, люди покинули салон летательного аппарата и направились к видневшемуся неподалеку обширному сооружению скелетного типа, состоящему из всевозможных мачт, крупноячеистых сетей и растяжек. Лена задрала голову, разглядывая болтающиеся на ветру серые тряпки, висящие на горизонтальных штангах мышиного комплекса. Посещение Лемов всегда вызывало у нее противоречивые эмоции. С одной стороны, это было захватывающе — видеть перед собой зарождающийся разум, который, возможно, когда-нибудь станет целой цивилизацией, абсолютно новой и не похожей ни на что в Галактике. С другой, находиться в окружении тысяч Лемов было страшновато. Разумные мыши в определенной ситуации могли оказаться смертельно опасными, к тому же Людей они явно недолюбливали. Отдельные особи Лемов вполне дружественно относились к некоторым ксенобиологам из Роса, в целом летучие мыши предпочитали просто игнорировать своих человеческих соседей.

Вот и сейчас почти никто не обратил внимания на двух Людей, вышедших из приземлившегося неподалеку научного судна. Лишь с самой вершины конструкции сорвалась одна из тряпок и, беспорядочно кувыркаясь, полетела вниз. Метрах в пяти от земли она неожиданно распрямилась в идеально ровную серую пластину и незаметным человеческому глазу движением набрала ускорение. Мутная молния метнулась к Людям, и Лена невольно остановилась и сжалась в комок, опасаясь столкновения.

— Никак не могу привыкнуть, — призналась она, глядя на грязную тряпку, плюхнувшуюся в раскрытую ладонью вверх перчатку скафандра старого Серебрякова. — Мне все время кажется, что Лемы недовольны моим присутствием.

Колонии летучих мышей еще при жизни Великого Серебрякова создали все условия для комфортного существования. Выдающийся ученый выстроил им целый миниатюрный лес из специально разработанных конструкций, имеющих сезонный подогрев и выдерживающих едва ли не безграничные ветровые и коррозийные нагрузки. Помимо этого был полностью модернизирован тараканий питомник, служивший для мышей важной частью биоценоза. В естественных условиях тараканы имели достаточно пищи для существования и успешного размножения, а вот в реалиях заповедника их приходилось периодически подкармливать, дабы избежать потери численности популяции. Однако понять, оценили ли Лемы подобную заботу, оказалось слишком сложно. Чем дольше развивался контакт между Людьми и разумными мышами, тем меньше последние испытывали интереса к Человеку. И если на ученых из Роса отдельные особи еще как-то реагировали, то к редким посетителям-экскурсантам колония выказывала полное равнодушие.

— Вы слишком сильно им не доверяете, Лена, — старый Серебряков грустно вздохнул. — Как и большинство остальных Людей. Лемы по своей природе охотники, исследователи и даже, если хотите, воины. Насилие в необходимой мере для них в порядке вещей, как для любого развивающегося вида. Современное человеческое общество с высокой степенью неприязни относится как к насилию, так и ко всему, что с ним связано. В определенной мере эта неприязнь распространяется и на Лемов, пусть даже и подсознательно. Но мыши — сильнейшие эмпаты, они прекрасно чувствуют эти эмоции и платят нам тем же.

Седой ученый дождался, когда тряпка в его ладони превратится в маленький мохнатый шарик с большим ухом-тарелкой, и степенно поприветствовал летучую мышь: