Дмитрий Лекух - Черные крылья Бога

Иван даже слегка растерялся.

Я – нет.

В экспедициях на кого только не насмотришься.

Ко всему привыкаешь.

К тому же, у меня в рукаве был туз.

И какой.

Я достал из нарукавного кармана сигарету. Не торопясь, прикурил. Выпустил дым прямо в лицо старшей девице.

Как ее там звали?

Настена, кажется…

– А что, если мы не послушаемся, а, Настена?

Младшая тут же схватилась за автомат. Старшая оказалась разумней, поэтому и осталась в живых.

Андрюша Шпак редко когда промахивался.

Настена побледнела.

Но еще больше она удивилась, когда из-за ее же укреплений ленивой походкой вышел Веточка и встал – в картинной позе, небрежно пощелкивая по голенищам десантных полусапожек тонким прутиком.

Пижон.

Я еще раз выпустил струйку дыма прямо ей в лицо.

Такие лица случались иногда у чересчур самоуверенных криминалов, когда до их куцых мозгов наконец-то начинало доходить, что такое настоящий спецназ.

Тот, который учили убивать и умирать.

Хорошо учили.

Накрепко.

– Ну, что, мандавошка, теперь поговорим?

Она даже не пыталась применить оружие. Просто не понимала, как такое может быть.

Не понимала – и всё.

Я влепил ей легкую затрещину и отобрал автомат. Хорошая машинка. Пригодится.

Веточка сплюнул.

С презрением.

Я повернулся к нему.

– Все в порядке, командир. Даже убивать толком никого не пришлось. Так – одну-двух. Остальных просто повязали. Их же ремнями. У них там такой бардак. Даже дозоры в лесу не выставляли… Коровы…

Я подошел к старшей, взял ее двумя пальцами за подбородок и с силой толкнул на бетонные плиты блокпоста:

– Ну, что, Настена, это тебе не мужиков деревенских по окрестностям гонять, а?!

Ее глаза расширились. Можно было качать . Но тут сзади негромко кашлянул Иван.

Я оглянулся.

По дороге, мелко перебирая ножками, бежал раскрасневшийся от гнева Пупырь.

Вот ведь, бля…

– Вы что себе позволяете, офицер?!! Да я вас…

Он не договорил.

Я, конечно, успел сблокировать удар Веточкиного кулака.

Но – не до конца.

У Иветты всегда было преимущество передо мной как раз в рукопашных спаррингах.

Пупырь приземлился на жопу рядом с предметом возможных переговоров.

«Крылатый» неодобрительно покачал головой.

– Хочу вам напомнить, уважаемый, – вздохнул укоризненно, – что это совместная операция. И капитан Князев действовал в рамках утвержденных МНОЙ полномочий. Или вам что-то непонятно?

И только потом обернулся к Веточке:

– И вам тоже должно быть стыдно, сержант. Нервишки, – кивает в сторону Настены, – это для дамочек…

Или я что-то не понял, или Веточка даже немного стыдливо потупился.

Уважаю…

– Но… – Пупырь явно растерялся.

Это я в столице – никто, на меня можно и с облавой.

А вот Крылья…

Хех.

Хотел бы я посмотреть, как Гордумуа полезет на Крылья из-за какого то Пупыря.

Незабываемые, должно быть, впечатления могут остаться у невольного зрителя сего незабываемого действа.

Ага.

Жалко, что эта картинка только в моем воображении может сложиться.

Не полезет Дума.

Ни за какие коврижки…

Иван снова посмотрел в мою сторону.

Коротко кивнул:

– Продолжайте, капитан…

Ну, что тут, блин, попишешь.

Я в ответ посмотрел на него, немного из стороны в сторону башкою покачивая.

Не мой ранг, не мой уровень.

Слава Богу, он меня, кажется, понял.

– Олег Тимофеевич, – вздыхает.

Точно, вспомнил, вот как этого придурка-то зовут, а то все Пупырь да Пупырь.

– Олег Тимофеевич, ваше дело – политические переговоры. А не полицейские операции. Прошу проследовать в машину.

Пупырь мелко-мелко закивал и быстренько убрался.

Что ж, для него это был лучший выход.

Взгляд у Веточки был… м-м-м, как бы это получше сказать, – неодобрительный.

А я Побегалова уже, наверное, тысячу лет знаю.

И до сих пор не всегда могу угадать, что ему в голову взбредет, когда он так смотрит.

Веточка, он такой – когда просто посмотрит, а когда и выстрелит.

Если шторки упадут.

Бывает с ним такое, случается.

Параноик.

Впрочем, как все мы, наверное, в этом не самом лучшем из миров.

Только немного порадикальнее.

Ага…

…Я снова повернулся к Настене.

– Жить, – спрашиваю, – хочешь?

Однако она уже пришла в себя.

Время ушло.

Урод все-таки этот… Олег Тимофеевич.

– Я-то буду жить, убийца женщин. А вот ты – вряд ли…

Я поставил ногу на скол бетонной плиты.

Н-да.

Ботинки, похоже, придется менять.

Поизносился ты что-то, Егор…

– Это почему же так? Я вроде помирать пока не собираюсь…

– Ты убил женщин Матери. И теперь гнев ее найдет тебя. Везде. Где бы ты ни был.

Я внимательно посмотрел на нее.

Подбородок вскинут, глаза блестят.

Гордая.

Мне стало грустно.

– Девочка… Меня обещали найти и убить столько человек… Не тебе чета. А я вот – живу. Может быть, просто, чтобы их позлить. А может, еще для чего. Не знаю…

Иван за спиной хмыкнул.

Мне кажется, он меня понимал в тот момент.

Как никто другой.

Я сел рядом со старшей захваченного блокпоста.

Вытянул ноги и привалился спиной к нагретым скудным северным солнцем бетонным плитам:

– Ты сама-то откуда родом? Местная?

Она сначала прянула испуганно, потом успокоилась. Даже поерзала, устраиваясь поудобнее.

Молодец.

– Да нет. С Новгорода Великого. Послушницей в скиту была…

– Понятно. А мужиков-то зачем резать решила?

Она посмотрела на меня непонимающе:

– Так Матушка сказала…

Я хмыкнул и потянулся за следующей сигаретой:

– А что еще она тебе сказала?

– Как что? Правду…

– Ну, так расскажи, вдруг я тоже пойму…

Она некоторое время не отвечала, неодобрительно глядя, как я прикуриваю.

– Нет, ты не поймешь. А поймешь, так не оценишь. Сатанаил ты.

Я аж дымом поперхнулся от неожиданности:

– Кто-кто?

– Сатанаил.

– А это еще что за хрень?

Она посмотрела на меня как на убогого:

– Сатанаил. Всяк, кто Матушку-Богородицу предал, Сатанаилом становится.

– А с чего это ты решила, что я Богородицу предал?

– А с того. Не девка ты. Не у всякой девки душа светла, грешны некие, но всяк, кто не девка, до рождения проклят за предательство Отца и Сына.

– За какое еще такое предательство?

– Да за такое. Когда они Ее одну бросили. А Она их прокляла, да за нас, девок, молиться стала, Заступница. И грудь свою прокляла, что вскормила Сына Ее…

Я бросил недокуренную сигарету и обхватил голову руками. Мучительно болели виски.

– Слушай. Твою Матушку, часом, не Тамарой зовут?

Она посмотрела на меня и испуганно вжалась в плиту:

– Тамарой. А ты откель знаешь?!

Я не ответил.

Мне было больно.

Бог ты мой, как же мне тогда было больно…