Дмитрий Лекух - Черные крылья Бога

Им не нужна была информация, и поэтому меня даже не пытали.

Просто мучили.

И все.

А на четвертые сутки бросили в камеру, где меня вскорости и навестил Вожак.

Я очень хорошо помню, как он вошел в эту клетку: стройный, подтянутый, высокий, в долгополом кожаном плаще, пахнущий дорогим одеколоном.

Аккуратно расстелил носовой платок на засаленной табуретке.

И только после этого сел.

Сука.

– Ну что, герой, отвоевался?

Я молчал.

Во-первых, говорить было элементарно больно.

Корн закурил.

Я знал, что если попрошу у него сигаретку, он не откажет. Но просить не хотелось.

– Тебя приговорили к расстрелу, знаешь?

Я пожал плечами:

– Догадываюсь…

Он долго, вкусно, со смаком затянулся и покачал головой:

– Ты понимаешь, за что? Городу грозит голод, а ты решил там в войну поиграть…

Я рассмеялся.

Это было очень больно.

Мне отбили все, что только можно было отбить.

Но смеяться хотелось еще больше.

Господи, Бог ты мой, какие они все-таки идиоты…

– Не смешите меня, Андрей Ильич, – кривлюсь. – Мне от смеха больно становится. В Иверской общине – от силы четыре, может, четыре с половиной тысячи женщин. Большинство из которых не занимаются ничем, кроме отлова по окрестностям заросших дерьмом аборигенов. И они должны были накормить столицу?! Да им самим хорошо если на весь год еды хватает. Вы же умный человек, право слово…

Он неожиданно зло посмотрел в мою сторону:

– Я-то умный. А вот ты, – мотает головой, – кому ты там что хотел доказать, идиот?!

Мне неожиданно стало скучно.

Я подтянул свое избитое тело к холодной стене и оперся на нее спиной.

– Да уж не вам, – вздыхаю. – Папаша, когда я был маленький, любил повторять одну древнюю поговорку, что-то типа: «Жизнь – Родине, честь – никому». Впрочем, вам, Андрей Ильич, все равно не понять, так что шли бы вы на хер. Дайте хоть умереть, что ли, спокойно…

И сплюнул кровью прямо на зеркальное голенище его черных офицерских сапог.

Корн вскочил:

– М-м-мудак!!!

И выскочил из камеры.

А меня снова избили.

До полусмерти.

Когда через пару дней меня неожиданно освободили, я не мог стоять самостоятельно.

Если б не Веточка, Абхаз, Заика и Чарли, я бы вообще вряд ли выжил. Довольно сказать, что в течение довольно долгого времени я питался только тщательно протертой пищей, а на медикаменты ушли почти все наши сбережения.

А в следующую экспедицию, на следующий маршрут отряд вышел только через восемь месяцев.

Я, разумеется, догадывался, что своим освобождением обязан именно Вожаку.

Но никакой благодарности не испытывал.

Просто это был мой единственный шанс разозлить его как следует, оскорбить, а потом напомнить об отце.

Чем я, собственно говоря, и воспользовался.

Элементарная человеческая психология.

Или уже не очень человеческая?!

Вопросы…

…Я поднялся.

Время воспоминаний о том, старом, походе, – закончилось. Как и вообще время воспоминаний. Здесь не было ничего, включая ту, давнюю несправедливость. Только немного поумневший я и немного постаревший Корн.

Я хмыкнул.

Забрал со стола сигареты и зажигалку.

Молча прошел к двери.

И только оттуда, не оборачиваясь, бросил:

– Я подумаю.

Через три дня отряд с тремя «пассажирами на борту» уверенно взял курс на Ростов…

…Проблемы возникли сразу.

Еще тогда, когда мы начали прокладывать маршрут по карте.

То, что раньше называлось Каширой, уже давно превратилось в настоящий рассадник криминального беспредела.

Просто феерический, можно сказать.

Правил бал там некий Паша Валет, и договариваться с ним, в силу полного отсутствия интеллекта у этой скотины, было совершенно бессмысленно.

Между тем, единственный пригодный для переправы на тот берег мост через Оку был именно там.

И он слишком хорошо простреливался.

Андрей Ильич предложил вызвать бригаду Крыльев.

Федорыч, поворчав, решил идти с нами сам, лично.

Естественно, со своими ребятами в количестве приблизительно полубатальона.

И тот и другой вариант я вынужден был, скажем так, отклонить.

Нам лишнее внимание ни к чему, а у криминалов весьма устойчивые системы связи.

И солидарность покруче даже, чем у легендарных большевиков-ленинцев.

Скорее всего, нас встретили бы уже где-нибудь возле Воронежа.

Передвигаться следовало по возможности скрытно.

Поэтому нужно было либо просачиваться, либо прорываться своими силами, маскируясь под не желающих платить дань контрабандистов.

Либо искать обходной маршрут.

Из трех зол я, немного подумав, выбрал второе.

Байкерские «фирмы» платить «подорожное» не любят, так что, по идее, Валет уже должен был бы и привыкнуть.

А ловить байкера на трассе – занятие для любителей носить воду дырявым ведром.

Дорога – его дом, а свой собственный дом любой недоумок лучше любого вора знает.

Даже и не смешите…

…Пошли внаглую, в двенадцать часов утра, когда все нормальные люди, включая самых отъявленных беспредельщиков, видели сладкие предутренние сны.

Я искренне надеялся, что у криминального караула тоже как раз в это время была подростковая утренняя поллюция.

У всех поголовно.

Так, или почти так оно, впрочем, и вышло.

Веточка и Гурам взяли караул в ножи, после чего аккуратно вытащили жмуриков из сторожек, расположенных по обе стороны моста.

Чтобы проезжающая пятнадцатью минутами позже колонна из шести бронированных джипаков, грузовичка с продовольствием и тридцати «Харлеев» могла спокойно расстрелять покойничков из автоматического оружия.

Пусть Валет думает, байкеры набедокурили.

Ловить байкеров на трассе – дело, как я уже говорил выше, глухое до безнадежности, это даже каширский пахан понимает.

Несмотря на всю свою природную тупость…

…Проскочили.

До чего же они все-таки тупые, эти криминалы.

Не бревнами надо мост перегораживать, а делать нормальный бетонированный блокпост.

Река в этом месте широкая, мост – длинный и отлично простреливается.

Если установить разумную сумму «подорожного сбора», любой заплатит, даже самый жадный жадюга.

Такой блокпост уже просто так не объедешь, а мост, повторюсь, в этих местах – тупо единственный, других просто нет.

Впрочем, это уже созидательная работа.

А на нее в последнее время не только криминалы, но и стандартные обыватели уже, кажется, не способны.

Что, кстати, вполне способствует внешнему и внутреннему слиянию этих двух, таких, казалось бы, различных слоев населения – вплоть до полной гармонии и решительной невозможности найти хотя бы пару принципиальных отличий.

…Впрочем, рассуждать было уже некогда.

Мост закончился, стрелять было больше не в кого.