Андрей Щупов - Тост за Палача

Увы, в опасениях своих финансист не ошибся. Колыхнулась плотная бархатная штора, и, обезумев от ужаса, Иван Трофимович пронаблюдал, как прямо сквозь ткань проступает абрис незнакомого мужчины. Впрочем, не такого уж не знакомого. Этого человека, как, впрочем, и ту парочку, что посетила его на прошлой квартире, банкир помнил прекрасно. Конечно, он не убивал их сам, однако знал, что они будут убиты. По его желанию и его приказу…

Банк «Возвышение» был не хуже и не лучше других. Возник на пустом месте, как и положено, начал активно привлекать капиталы. Тридцать процентов годовых — это заворожит кого угодно, и очень скоро, благодаря бурной рекламной деятельности, финансовое учреждение взлетело до звездных высот, а, собрав критическую денежную массу, распалось в прах, как и предсказывали иные прозорливые скептики. Кстати сказать, не столь уж много они и взяли. Если сравнивать с той же «Чарой» или «Белой Кубанью» — сущие копейки. И то сказать — почему одним можно, а другим нельзя? Почему «Белая Кубань», приласкавшая беспроцентными кредитами не один десяток кремлевских чиновников, совершенно безнаказанно объявила о своем банкротстве, а люди Ивана Трофимовича, работавшие на периферии с обычными гражданами, вдруг оказались вне закона?

Не успели поделиться с сильными мира сего? Да, не успели. А вернее сказать, не особенно и рвались делиться. Поскольку, заполучив первые миллионы, сами почувствовали себя сильными и могучими. Поскольку выяснилось, что деньги — это не только квартиры, дачи и шикарные иномарки, это еще и возможность влиять на государственных служащих, это наличие собственных адвокатов и своей мини-армии. При этом каждый пятый из наемников за дополнительную премию мог пойти на правонарушение. Например, где-нибудь на ночной улочке покалечить не в меру дотошного журналиста или спровоцировать бузу среди протестующих вкладчиков, превратив легальную демонстрацию в дешевый фарс. Если же премию выплачивали в валюте, доводя суммы до пятизначных чисел, то по воле плательщика легко и быстро исчезали люди. Разумеется, только те, кто мешал, — языкастые ревнители человеческих прав, неустанные борзописцы из газет, дотошные въедливые ветераны. Эта когорта горлопанов готова была биться с самим чертом за свои жалкие копейки, потому и получала от него сполна.

Так или иначе, но это не было иллюзией, — Иван Трофимович действительно ощущал себя богом, способным распоряжаться чужими судьбами и чужими жизнями. Он и распоряжался — как хотел и как умел. Перестроечный российский хмель оказался опасным зельем, вскружившим головы очень и очень многим. Тем не менее, до поры до времени у него все получалось. Капиталы множились, число улыбчивых помощников месяц от месяца увеличивалось, росли и собственные аппетиты. Банк на то и банк, чтобы пускать средства в оборот, — вот они и пускали, успев хорошенько погреть руки на акциях Газпрома и Лукойла, по дешевке отхватив немало приватизированных предприятий, запродав иностранцам не один эшелон с медью, чугуном и аллюминием. В это тогда не играл только ленивый. По слухам, европейские склады ломились уже от российских металлов, а к ним продолжали везти и везти.

Словом, жил в те годы Иван Трофимович сытно и сладко, обрастая жирком, как панцирем, не вспоминая о прошлом, не думая о будущем. И даже когда на горизонте замаячил первый экономический кирдык, он не спешил нервничать, продолжая оставаться в своем директорском кресле, безбоязненно разъезжая по городу на полюбившемся «Лексусе». Разумеется, гладко получалось далеко не всегда, но конфликты с общественностью только впрыскивали в кровь адреналиновые дозы. Беспокоиться в самом деле не было причин, поскольку дырявый закон защищал именно таких, как он, и та же милиция вынуждена была охранять все подходы к банку «Возвышение», пресекая любые попытки пикетчиков разбить стекла или написать на стене что-нибудь непотребное. Однажды из толпы в автомобиль банкира швырнули чернильницей, но и это Ивана Трофимовича не слишком расстроило. Пуленепробиваемое стекло стойко приняло удар, чернила скоренько отмыли, а хулигана без проблем разыскали, осудив на пару лет общего режима. Жизнь Ивана Трофимовича все более уподоблялась теннисному турниру, где ему приходилось играть не с равноценным партнером, а с большой безмолвной стеной. Все удары легко просчитывались, а силу и угол очередной атаки он волен был менять, согласуясь с собственным настроением.

Конечно, когда по стране прокатилась волна судебных разбирательств и даже самые наивные старушонки наконец сообразили, что вложенных рублишек им больше никогда не видать, залихорадило и его банк. Одна за другой хлынули проверяющие комиссии, осмелевшая пресса в голос стала требовать общенародного суда. Но было уже поздно. Большая часть активов «Возвышения» благополучно переправилась за рубеж, а того, что осталось, с лихвой хватило на отмазку и цивилизованное отступление. Куда? Да все туда же — на теплые зарубежные взморья, где в те далекие годы от новоиспеченных российских купцов и татуированной братии было не протолкнуться. Три года жизни в Италии, на Кипре и Канарах пролетели, как один день, а далее нужным людям были сделаны красивые подарки, после чего последовало спокойное возвращение на родину. И снова все было просчитано верно. Родина приняла его без объятий, но вполне радушно. Прошлое оказалось безвозвратно забыто. То есть так ему чудилось еще совсем недавно. А потом…

Потом его навестили первые призраки. Призраки его врагов и всех тех, кого по его приказу калечили и убирали. Увы, таких оказалось немало. Обиженные вкладчики и бомжеватые хозяева приглянувшихся квартир, строители и фермеры, наказанные за долги, кокуренты, в разное время пытавшиеся переманить клиентуру и опрометчиво насылавшие на «Возвышение» столичных аудиторов — все эти люди, давно уже почившие в бозе, лишенные физических тел, неожиданно вспомнили об Иване Трофимовиче, явившись из загробного мира в виде теней и жутковатых масок…

— Я ведь говорил тебе, что прятаться от меня бессмысленно.

Голос прозвучал откуда-то из-за спины, чужое дыхание чуть шевельнуло волосы на затылке. Дернувшись всем телом, Иван Трофимович выскочил из угла, испуганно обернулся. Там, где он только что находился, теперь стоял ОН. Тот самый человек, что в первый же визит назвал себя Палачом. Не подлежало сомнению, что всех этих призраков приводил к банкиру именно он, и именно этого человека Иван Трофимович боялся по-настоящему. Призраки были бесплотны и беззвучны. Они могли пугать и лишать сна, но ничем серьезным Ивану Трофимовичу они не угрожали. Другое дело — этот человек, хотя… Человеком его можно было именовать с большой натяжкой. Ни глаз, ни даже лица его банкир никогда не видел. Некая расплывчатая пустота под широкополой шляпой и пакостное ощущение собственной незащищенности. Даже не имея глаз, Палач видел его насквозь, но самое страшное таилось в той обморочной жути, что пульсирующими волнами исходила от этого человека. Вот и сейчас банкир ощутил спазм пищевода, а подломившиеся ноги сами собой опустили его на пол.