Андрей Щупов - Тост за Палача

— Да уж, славные детишки. Что с ними теперь?

— О! Теперь это сплоченная команда. Пацаны, само собой, влюблены в девчонку, друг в дружке души не чаят. Наконец-то обрели элементарные способности к эмпатии, научились сопереживать, понимать — что такое чужая боль. К наркоте и прочей дребедени в ближайшие три-четыре года даже близко не подойдут.

— А потом?

— Ну… Я не Господь Бог, чтобы заглядывать в такую даль. Тут уже им выбирать. Я только заложил фундамент, дал толчок, а начинать строительство им.

— Что ж, может, и построят что-нибудь… — Аллочка со вздохом погрузила половник в суп, разлила по мискам. — Вот бы и о нашем фундаменте кто-нибудь подумал.

— О чем ты, золотце?

— Все о том же. Вроде вдвоем живем, а вроде и нет.

— Брось, солнышко! Просто я слишком занят. Ты же знаешь объем нашей работы. Хочу я того или не хочу, но в «Галактионе» я давно уже танцую в роли примы-балерины. — Дымов вздохнул. — Ну хочешь, завтра отправимся в театр? Уйдем с работы пораньше и рванем на какую-нибудь премьеру.

— Ага, чтобы посреди спектакля ты взял и снова от меня сбежал.

Дымов оторопел.

— Да что ты такое говоришь!

— Не надо, Вадик. — Личико Аллочки жалобно сморщились. — Мы уже с тобой ходили один раз в кино.

— И что? Тебе не понравился фильм?

Избегая его взгляда, Аллочка опустила голову.

— Эй! Господин повар, почему молчим? Тебя что-то обидело?

— Меня обидело то, что практически весь сеанс я просидела в кинотеатре одна.

— Откуда ты это взяла? — Дымов ощутил, что краснеет. Торопливо хлебнул супа и, конечно, обжегся. — Ты, наверное, забыла Аллочка, но мы сидели вместе. Десятый ряд, кресла в середине.

— Я тоже так поначалу думала, — она хмуро кивнула, — но потом неожиданно поняла, что никого рядом нет, что я одна. И посмотреть боялась, представляешь? Сидела там, как дура, и не могла повернуть головы.

— Надо было просто протянуть руку и коснуться меня.

— А я и этого не сумела. Что-то вдруг такое нашло… — Аллочка убрала со лба прядку волос. — А когда фильм закончился, ты снова оказался рядом.

— Вот видишь.

— Да, но все это было так странно. — Аллочка испытующе взглянула на него. — Понимаешь, я ведь хотела посмотреть, убедиться, что ты рядом, а шея словно одеревянела.

— Это остеохондроз, золотце. Ранний и прогрессирующий, — Вадим погладил ее по голове. — Не печалься, такие вещи я лечу проще пареной репы.

— Я не репа.

— Верно, ты — золото, а потому твою шейку я буду лечить с особой нежностью.

Увы, отшутиться не получилось. Отстранившись от его руки, Аллочка горестно усмехнулась:

— Все бы ничего, да только на твое место плюхнулся какой-то молокосос.

— Какой еще молокосос?

— Откуда мне знать. Только присел рядом и сходу начал лапать меня за коленки.

— Может, это был все-таки я? — пробормотал Дымов.

— Ну, зачем ты меня обманываешь? Я же знаю, что это был кто-то другой. — Глаза Аллочки наполнились слезами. — Самое обидное, что я даже сопротивляться не могла. Хорошо, он тоже что-то почувствовал и ушел. А если бы не ушел?

Вадим положил ложку на стол, некоторое время тупо смотрел в тарелку с супом.

— Ну? Что-нибудь все-таки скажешь? Или придумаеншь очередную сказку?

Не поднимая глаз, он нашарил руку Аллочки, стиснув, поднес к губам.

— Прости меня, девочка. Правда, прости. Я очень хочу, чтобы ты меня не боялась.

— Потому и врешь?

Он кивнул.

— Ну и зря. Я действительно боюсь, но совсем другого…

— А ты не бойся. Ничего и никого. Обещаю, тебя никто не обидит!

— Даже ты?

— Даже я. — Вадим поднял голову. — Если хочешь, я больше не буду тебе врать.

— Хочу. — Слезы продолжали скатываться по ее щекам.

— Бедненькая моя! — Вадим притянул ее ближе, заставил пересесть к себе на колени.

— Расскажи мне про себя. — Попросила она. — Все, все, все!

— Хорошо, я расскажу тебе. Все с самого начала. Может быть, даже покажу.

— В картинках?

— Что-то вроде того… — Вадим снова взял ложку. — Но сначала, если ты не возражаешь, я дохлебаю твой суп. Зверски хочу есть, а таких борщей я давненько не пробовал.

— Тебе понравилось? — Лицо ее просветлело.

— Мировой супец! — Он кивнул. — Честное слово…

— Ты знаешь, некоторых из наших питомцев я помещаю именно в тот давний свой мир. Получается довольно убедительно, а дети — не взрослые и лишних вопросов не задают. Для них и в сказку поверить неизмеримо легче, а если сказка преподносится подобным образом…

— Но ведь в твоих сказках страшно.

— Конечно. Только настоящее воспитание без страха невозможно. Человек тогда ведь и растет, когда превозмогает свои страхи, когда учится преодолевать препятствия. Может быть, звучит не слишком правдоподобно, но мы и в том жутковатом мире умудрялись жить весело. Кругом умирали люди, по улицам сновали ветряки, а мы скандалили, воевали и веселились. Даже жили не в обычном доме, а в водонапорной башне. Егор Панчугин, Санька, Лебедь… Подбирали в подворотнях сирот, свозили к Ганисяну. Был там у нас такой старик, директор музея. Добрейшей души человек. Пульхен пытался удерживать в городе порядок, воевал с бандами. Мадонна, та самая из Нью-Йорка, была у него правой рукой.

— Она любила тебя?

Дымов удивленно взглянул на Аллочку.

— Как ты догадалась?

— Очень просто. Иначе она не оказалась бы здесь. Все ведь остались там, а она отправилась за тобой. Я ее понимаю.

— Глупышка… — Вадим погладил Аллочку по голове. — Хотя так оно, в общем-то, и было. Кроме того, ей там тоже трудненько приходилось. Подобные времена плохо подходят для женщин. Словом, каждый выживал, как мог. Тех же мародеров и бандитов Пульхен отлавливал чуть ли не каждый день. В одиночку по улицам уже не ходили. Вместо машин использовали броневики и танки. А в лесах попадались порой такие твари, что и врагу не пожелаешь встретить. Мой друг Артур рассказывал о людоедах, живущих в брошенных деревнях, видел он однажды и безразмерыша…

— Что, что?

— Я сам не видел, но это было что-то вроде огромной змеи только без головы и хвоста. Этакое живое колечко. А свищей я и сам несколько раз видел. Зверюга еще тот. Чем-то похож на древнего ящера, только на порядок умнее. Кое-где встречались гигантские пауки, а по городским кварталам медленно расползалась грибная плесень. Сначала она проникала в подвалы и пустующие квартиры, затем обвалакивала и поедала целые дома.

— Как это — поедала?

— Не знаю в точности как, но органику эта грибная слизь растворяла прекрасно. В итоге, спустя энное время, здания попросту оседали на землю и превращались в пыль. Получалась своеобразная санитария — все, что начинало гнить, немедленно пожиралось гигантским грибом. Ходили даже слухи, что эта слизь тоже обладала зачатками разума. Во всяком случае, бороться с ней было бесполезно. Ее выжигали огнеметами, травили химикатами, но она выползала то в одном, то в другом квартале. Кое-кто из диггеров рассказывал, что гриб уже заполнил собой все канализационные тоннели. Так что всерьез с ним бороться и не пытались.