Андрей Щупов - Прыжок Ящера

Первый, кого я навестил точас после бойни в «Южном», был Серафим. По моим сведениям, обладатель старорусского и вполне мирного имени был коронован лет семнадцать или девятнадцать назад. Вор, что называется, со стажем. Впрочем, когда пробил роковой час, не сумел защитить ветерана и стаж. До поры до времени Серафим и впрямь пользовался уважением в определенных кругах, но эти же самые круги его в конце концов и схавали, предварительно обмазав маслицем, сдобрив щепотью соли. Очень уж ревностным слыл Серафим приверженцем старых порядков. Все статьи воровского кодекса истово соблюдал, столь же строго спрашивал с других. Старик был непонятен молодым, старик внушал откровенную неприязнь. Да и как было любить такого, если по сию пору Серафим не обзавелся мало-мальски приличными хоромами, вместо «БМВ» катался на старенькой «копейке», аппаратуре «Джи-Ви-Си» предпочитал отечественный катушечный «Маяк». В общем с норовом был старичок. За что и оказался не у дел. Юные помощники тянулись к новому и светлому, не чураясь по локти погружать руки в сверкающее злато, брезгливо щурясь на ветхозаветное. Пройдохи вроде Микиты и Дракулы не желали больше тусоваться на потайных клоповниках. Яркими мухоморами вокруг городов вырастали каменные замки, крытые черепицей двух— и трехэтажные котеджики. Отечественные машины все более превращались в диковинку. Раскормленные краснощекие депутаты в паузах между зевками и ковырянием в носу вякали о росте уровня жизни, в качестве примера кивая за окна, где щекотил тучи золотистый шпиль «Макдональдса», а армии патрулирующих по улицам лимузинов отжимали к бровкам реденькие «Жигули» с «Москвичами». Жить стало лучше, жить стало веселее… Кажется, сие было произнесено в славном тридцать седьмом — в год быка, в год рыка исполинов и мычания ягнят. И снова на землю бычьей тушей наползал девяносто седьмой. Заброшенным в небо прожектором сверху подсвечивала иноземная комета. Любопытствующим инопланетянам давалась возможность в подробностях лицезреть бузящих землян. Век двадцатый, напроказивший, как в сумме предыдущие девятнадцать, спешил умыть руки, сдавая эстафетную палочку пасмурному сменщику, и тот уже егозил ногами у порожка, спеша предъявить человечеству санкцию с подписью Всевышнего. На землетрясения и катастрофы, на спид с энцефалитом, на цунами, войны и смерчи. Не случайная записка, — документ! Так что прочтите и распишитесь. А после ответьте за базар, человеки! Потому как опустили планету. До последнего петушиного уровня опустили.

Телохранителей у Серафима практически не водилось. Сидел какой-то мужичонка в прихожей, вычищал импортным складнем грязь из-под ногтей, а более никого поблизости не наблюдалось. На всякий пожарный Гонтарь остался подле любителя гигиены, а я прошел прямиком в гостиную.

Хозяин действительно оказался на месте. Уже добрый знак, поскольку многие после моих звонков начинают спешно собираться в какие-то загадочные командировки. Серафим был не из таких. Подобно основной массе российских пролетариев терять ему было совершенно нечего.

К моему приходу, впрочем, приготовились. На столе, застеленном простенькой скатерью, возвышалась бутылка «Абсолюта», рядом поблескивала трупиками сардин вспоротая консервная банка. И все! Скромно и достойно. Ни тебе омаров с оливками, ни икры с заливным. Сам хозяин выглядел под стать столу. Ни цепей, ни перстней. Всю истинную красоту Серафима можно было лицезреть либо в баньке, либо на фотографиях милицейских дел. Грудь и спина анфас, руки, кисти, пальцы и ягодицы. Истинные авторитеты — люди скромные. Все свое ношу с собой, и нательная картинная галерея в этом смысле удобна, как ничто другое. Тут вам и православная церквушка, и авангард в виде тварей с раздвоенными языками, и портреты вождей с грозными лозунгами. Хочешь, молись, хочешь любуйся, а хочешь, просто читай, образовывайся.

— Что ж… Здорово, хозяин, — я приблизился к столу и присел на скрипучий табурет. Ноющую ступню приткнул к поцарапанной стенке шкафа.

Серафим одарил меня косым взглядом, молча выставил на стол пару граненых стаканов, налил водки. Без амбиций и чопорности — ровнехонько до половины. Вполне мужицкая порция, без перебора.

— За разговором пришел, пей, а кончать надумал, сам выпью. И твою порцию, и свою.

Я хмыкнул.

— Зришь в корень, Серафим. Выпью, если договоримся. Если нет, то полчасика дам. Ребята подождут.

Кадычок на тощенькой шее уркагана судорожно дернулся. Более ничем этот сфинкс своих чувств не выдал. Тертый калач! Одних ходок — штук семь или восемь. В багаже — геморрой, туберкулез с радикулитом плюс прочие медицинские излишества. Волосики на голове — как шерсть на старой облезлой крыске, лицо костистое, страшненькое — милое дело для желающих изучать анатомию черепа.

Не желая терять времени даром, Серафим поднес стакан к землистым губам, жадно глотнул. Не прибегая к буржуйским приборам, подцепил сардинку двумя пальцами за хвост, ловко перебросил в распахнувшийся рот. Зубов у него было не густо, и все же кусаться этот джигит еще умел.

— Я тебя слушаю, Ящер. Внимательно слушаю.

— Суть проста. Про сабантуй в «Южном» ты уже, конечно, знаешь, и про «Харбин» кто-нибудь наверняка рассказывал. Так что обойдемся без лишних комментариев. С центровыми покончено, Кору и его прихвостней мы тоже положили.

— Ой-ли! — Серафим прищурился.

— Ой-ли, ой-ли, можешь не сомневаться. Осталось, конечно, с полдюжины недобитых ежиков, но и тем иголки повыдергиваем, если хвост поднимут. Но думаю, не поднимут. Себе дороже. И с местью поостерегутся. Особенно в том случае, если место Коры займет уважаемый, солидный дядя.

Хозяин нахмурился. Как всякий пахан, соображать он обязан был быстро.

— Так ты меня в дядьки, выходит, вербуешь?

Я кивнул.

— Точно. Ты, Серафим, волк самостоятельный. В чужую лапту не играешь. Потому и дело с тобой иметь приятно, хотя, наверное, непросто.

— Непросто, согласен.

— Вот я и толкую! Кора с Танцором тебя обижали. Самым сволочным образом. И Осман, бывший твой халдей, переметнулся, как только поманили. Так что не надо мне говорить ни про дружбу, ни про всероссийское тюремное братство. Есть шакалы, а есть волки, и кто ты, по моему разумению, я уже сказал. Главных шакалов я убрал, все прочие поджали хвосты. Стало быть, банкуй. Я поддержу.

— Хвосты поджали, говоришь?

— Поджали, Серафим, я отвечаю. Разумеется, ненадолго. Будем тянуть резину, обязательно зашевелятся. Потому и нужна помощь. Я в вашем мире все равно белая ворона, не усижу, а тебя примут с распростертыми объятиями, в ножки покаянно поклонятся. А кто вовремя ручонок не распахнет — ляжет. Это я тебе тоже обещаю. Вот, собственно, и все, с чем к тебе пришел. Твое дело — решать.