Антон Грановский - Мастер гнева

– Вы так и не ложились? – тихо спросил Егор.

Терехов посмотрел на лампу сквозь фужер с вином, чуть прищурил свои черные глаза и изрек:

– «Когда птица сна собралась свить гнездо в моем зрачке, она увидела ресницы и испугалась быть пойманной в сети».

– Цитата, – кивнул Егор. – Кто это сказал?

– Ибн Аль-Хамар. Арабский поэт из Андалусии.

– Я такого не знаю.

Профессор перевел взгляд на Волчка.

– Ты многого не знаешь, дружок.

Егор вдруг подумал, что непроницаемые глаза профессора похожи на двух черных жуков, запутавшихся в густой паутине морщин.

– Вы слишком много пьете, – сказал Егор.

– А разве это не мое личное дело?

Волчок покачал головой:

– Нет.

– С каких это пор?

– С тех пор, как я дал согласие на участие в вашем эксперименте. Я не хочу, чтобы моя жизнь зависела от пьяницы с дрожащими руками.

– Вино не влияет на четкость моего восприятия, – возразил Терехов. – И никогда не влияло. К тому же к утру я совершенно протрезвею, а похмелья у меня не бывает никогда.

Волчок усмехнулся:

– Вы искушаете провидение, профессор.

– Провидение давным-давно научилось не поддаваться искушениям. А теперь иди спать. Завтра очень ответственный день.

Оставшись один, профессор Терехов раскурил трубку и снова погрузился в размышления. На душе у него было тревожно. Кроме того, старика-профессора мучила совесть. Он многого не сказал Егору.

Не сказал, что археолог, нашедший трубку, был немцем. И что никакого касательства к организации «Мемориал» этот немец не имел. И что трубку он обнаружил в древнем напластовании, на глубине пяти метров. И что лежала трубка не просто так – ее сжимал в полуистлевших пальцах мужчина, давным-давно превратившийся в скелет. А состояние скелета было таким, что при первой же попытке извлечь трубку костяная рука, сжимающая золотой мундштук, рассыпалась в прах. И, наконец, что рядом со скелетом немецкий археолог нашел старинную бронзовую пряжку, на которой была изображена лилия, а под лилией – два перекрещенных меча.

Ничего этого Терехов парню не сказал. И не собирался говорить. Люди рождаются и умирают, таков закон жизни, но в мире есть гораздо более существенные и значимые вещи, чем жизнь одного, отдельно взятого молодого человека. То, что должно произойти, произойдет в любом случае, вне зависимости от того, хотим мы этого или нет.

Когда девять часов спустя Егор открыл входную дверь, у порога стоял Иван Рогов. Он был гладко выбрит и аккуратно причесан. А вместо военной рубахи, тельняшки и треников на нем были тщательно выглаженные коричневые брюки и белая рубашка. На ногах красовались остроносые черные туфли.

– Не прогоните? – весело спросил Рогов.

– Что ты, Иван, заходи! – проговорил Терехов за спиной у Волчка.

Рогов вошел в квартиру величественным шагом и с торжественным выражением лица, он выглядел взволнованным, хотя и старался сохранять спокойствие.

– Ну как, парень? Ты готов отправиться в прошлое?

Егор кисло улыбнулся и ответил:

– Всегда готов.

Улучив момент, когда профессор повернулся спиной, Рогов быстро приник к уху Волчка и зашептал:

– Слушай, брат, у меня тут с собой лотерейка. Когда будешь в прошлом, разыщи меня и…

– Иван! – строгим голосом окликнул соседа Терехов. – Мы же с тобой об этом говорили! И ты мне обещал!

Рогов отпрянул от Егора и вздохнул:

– Ну да, обещал. Ничего не попишешь. – Он сунул измятую лотерейку в карман брюк. Снова вздохнул и проговорил с сожалением: – Хорошая была идея.

Пять минут спустя профессор подвел Егора к машине.

– Просто ложись в ванну и ни о чем не думай.

– Джинсы и футболку снимать? – поинтересовался Волчок, изо всех сил стараясь говорить спокойно.

– Только если боишься испачкать их маслом.

– Пожалуй, я лучше останусь в одежде.

– Твое право.

Егор взглянул на стальную ванну, наполненную маслянистой жидкостью. Ванна как ванна, если не брать в расчет россыпь лампочек на стенках. Егор перенес ногу через борт и опустил ее в жидкость. Она была теплая и пахла травами.

Терехов протянул ему пластиковую маску, похожую на респиратор с очками и наушниками (от аппарата к нему тянулась тонкая гибкая трубка).

– Надень это и ложись на дно. С головой.

Егор сделал, как он велел. Маслянистая жидкость приятно обволокла его тело, создавая ощущение пребывания в невесомости. Лица профессора и Рогова, которые Волчок видел сквозь толщу жидкости, были искажены.

– Ключ на старт! – весело крикнул Рогов.

Профессор посмотрел на него с упреком.

– Я пошутил, – произнес тот с напускным смущением.

Терехов перевел взгляд на Волчка.

– Постарайся не задерживаться, Егор.

– Точно! – поддержал его Иван Рогов. – Найдешь трубку – и сразу дуй обратно! И не вздумай крутить шашни с тамошними девчонками. Помни – они тебе в бабушки годятся!

– Я попытаюсь с тобой связаться, – сказал профессор. – Удачи!

– Поехали! – рявкнул Рогов.

Профессор поморщился и аккуратно опустил прозрачную пластиковую крышку.

Сквозь крышку Егор видел циферблат лампового приемника «Рассвет» (шесть ламп, карболитовый корпус, часовой механизм включения, вспомнил он). Стрелки на нем начали вращаться в обратную сторону. Потом профессор нажал на какую-то кнопку, раздался щелчок – темный щит наехал на ванну, и Волчок погрузился в полную тьму, в которой не было даже слабого проблеска света. Через некоторое время он перестал ощущать пространство и время.

«Я работаю с железом, профессор… – услышал Егор свой собственный голос. – Я работаю с железом…»

«…Я работаю с железом. Да, с железом. Никто не знает железо так хорошо, как я».

Это было правдой. Волех отлично работал с железом. Более того, он любил железо. Любил его вид, податливость, с какой оно принимало любую форму, и даже запах. Запах раскаленного железа – что может быть лучше?

Солнце уже скрылось за лесом, и кузнец Волех чувствовал усталость. Помахать молотом сегодня пришлось немало. Три новых колеса, два лемеха да боевой топор для воеводы.

Любая вещь хороша, однако больше всего Волех любил ковать мечи. У него был дедов меч, очень хороший, лучший из всех, которые довелось видеть Волеху. В бою он его не испытал, но так часто держал в руках, что знал все его достоинства и недостатки и ковал остальные по этому образцу.

Мечи кузнеца Волеха, не слишком широкие и странной извилистой формы (сельчане называли их «змеевиками»), были разной длины и тяжести, чтобы каждый воин мог выбрать себе меч по руке и по силам. Рукояти для мечей он делал не из мягкой березы, а из крепкого клена, чтобы и через несколько лет те не расшатались и сидели в руке как влитые. На каждой рукояти Волех выжигал свой знак и особые письмена – заговор против врагов.