Антон Грановский - Мастер гнева

Один из мужчин, долговязый, поджарый, с выступающим острым кадыком, заговорил.

– Кто ты? – спросил он. – Откуда ты к нам явился? И какого дьявола ты делал в Адском лесу?

– Я… – заговорил Волчок на языке германцев, тщательно припоминая слова. – Я… болен. Меня ранили.

– Тебя ранили? – спросил другой мужчина, держащий в руках серп, рослый и широкоплечий.

– Это был зверь… Какой-то зверь напал на меня в лесу. Должно быть, волк.

Жилистый, кадыкастый мужчина с молотком в руке несколько секунд размышлял, подозрительно поглядывая на Волчка, потом повернулся к своим товарищам и что-то коротко им приказал.

В ту же секунду все трое набросились на Волчка, схватили его за руки, развели их в стороны и накинули на запястья веревочные петли. Волчок и понять ничего не успел, а уже был крепко привязан к дубовой кровати.

– Что вы делаете? – крикнул он по-русски. И, увидев недоумение на лицах мужчин, повторил на германском: – Что происходит? Зачем вы меня привязали?

Кадыкастый склонился над ним, посмотрел ему в глаза недобрым взглядом и отчеканил:

– Берегись, если ты нас обманываешь!

Затем снял с кадыкастой шеи медный крестик, поцеловал его, быстро задрал Волчку рукав и приложил крестик к его предплечью. Волчок зажмурился, ожидая какого-то подвоха, но ничего не произошло. Выждав пару секунд, Волчок открыл глаза, посмотрел на растерянную физиономию жилистого и отрывисто спросил:

– Ну? Вы довольны? Теперь вы развяжете мне руки, сволочи?

Кадыкастый прищурился, а затем хлестко ударил Волчка кулаком по скуле. В голове у Волчка бухнул колокол, перед глазами поплыло, и он снова потерял сознание.

Когда Волчок в очередной раз пришел в себя, он обнаружил, что все еще лежит на кровати, но руки его уже не привязаны. Сцепив зубы, он попробовал подняться. Его все еще немного мутило, но в целом он чувствовал себя не так уж плохо. Рана от укуса почти не болела.

Волчок сел на кровати, опустив босые ноги на холодный дощатый пол. Свет пробивался с улицы не через грязно-белую пленку бычьего пузыря и не сквозь промасленную бумагу. Он лился на пол и стену сквозь зеленоватое стеклянное окно, стоимость которого трудно было себе вообразить.

«Тот, кто здесь живет, настоящий богач», – подумал Волчок.

Он вдруг вспомнил, кто он и откуда, и сердце его снова сдавил холодный обруч тоски и отчаяния. Дьявол! Да что же это происходит? Почему он все еще здесь, в этой дикой эпохе, и почему мыслит категориями местного жителя?

Волчок сжал кулаки, на глаза ему снова навернулись слезы.

Отдайте мне мою жизнь! – готов был прокричать он, но не успел.

С улицы донеслись отчаянные вопли. Морщась от слабости, Егор поднялся на ноги и, прихрамывая, заковылял к двери.

Когда он вышел на улицу, взору его предстала жутковатая картина. Посреди широкого двора, озираясь по сторонам затравленными глазами, стоял невысокий, коренастый мужчина. Вид у него был совершенно дикий.

Десять или двенадцать мужчин окружили его, и в руках у каждого были вилы, косы или топоры.

– Кузнец Ганс обратился! – крикнул кто-то.

– Злой дух овладел его телом! – вторил ему другой.

– Ганс пропал! Его душа будет гореть в аду! – отчаянно проорал третий.

Со стороны хозяйственных построек к возбужденной и напуганной толпе подошел невысокий сутуловатый человек в темной рясе. Его седые волосы были коротко острижены, а шея и правая щека, которую видел Волчок, были смуглыми от загара.

– Пастор Нейреттер! – крикнул кто-то. – Душой и телом кузнеца Ганса овладел демон!

– Он пропал для нас, отче! – заголосил другой.

Пастор нахмурился и внимательно посмотрел на Ганса, по-прежнему обводившего людей лютыми, безумными глазами, в которых не было и проблеска мысли. Затем сказал:

– Пропустите меня к нему!

Один из общинников, длинный, кадыкастый, тот самый, по приказу которого Волчка привязывали к кровати, глухо пророкотал:

– Отче, вам не следует этого делать!

– Возможно, – отозвался пастор, – но я слышу голос Господа, и он велит мне подойти к Гансу. Или ты хочешь поспорить с Богом, страж Отто?

Кадыкастый с хмурым видом опустил меч и шагнул в сторону.

Пастор прошел чрез разомкнутое кольцо общинников, остановился в трех шагах от обезумевшего кузнеца, посмотрел ему в глаза и проговорил властным голосом:

– Ганс? Ганс, ты слышишь меня?

Обезумевший кузнец вздрогнул и уставился на священника. Тот разомкнул уста для новой фразы, долженствующей отвратить заблудшего кузнеца от зла, но не успел произнести ни слова. Ганс вдруг поднял руки со скрюченными по-птичьи пальцами и, выкатив на священника налитые кровью глаза, медленно двинулся на него. Из оскаленного рта Ганса вылезли кривые, острые клыки.

Пастор Нейреттер попятился, вскинул руку, перекрестил кузнеца и быстро проговорил:

– Да сжалится Господь над твоей душой, кузнец Ганс!

Затем развернулся и зашагал прочь, а общинники, подняв оружие, бросились на обезумевшего кузнеца. Тот вдруг повернулся и кинулся к овину. Общинники, воодушевляя друг друга воинственными криками, побежали за ним. Вскоре вся толпа скрылась в овине.

Остановившись перед Волчком, человек в рясе посмотрел ему в глаза и сухо проговорил:

– Ступай в дом. Тебе не следует на это смотреть.

В ту же секунду из овина донесся отчаянный вопль, затем раздались сразу несколько криков. Одна из стен овина с треском проломилась, и на двор выкатился общинник с вывернутой головой. Он упал на спину, дважды дернулся и затих. С лицом его что-то было не в порядке, и когда Волчок пригляделся лучше, он понял, что лица у общинника больше нет, а на его месте зияет багровая дыра.

В следующую секунду еще один общинник выскочил из овина и принялся с криками метаться по двору. Не успели пастор и Волчок ничего предпринять, как общинник в разбегу наткнулся на столб, отлетел в сторону и рухнул на землю с расколотой головой.

Какая-то женщина громко заголосила и бросилась к мужику с проломленным черепом. Только сейчас Волчок заметил, что во двор выскочили другие общинники. Он перевел взгляд на пастора и сипло спросил:

– Что там происходит, отче?

Человек в рясе не ответил. Он подозвал голоногого сорванца в дырявом картузе и коротко приказал:

– Принеси мне Книгу!

Мальчишка, весь пунцовый от волнения, кивнул и опрометью бросился в дом.

Теперь хор кричащих голосов из овина слился с причитаниями и воплями женщин во дворе. В это мгновение мальчишка подбежал к пастору и передал ему толстую книгу в потертом, темном кожаном переплете. Пастор зашагал к овину и через несколько секунд скрылся в темном зеве дверного проема.

Некоторое время ничего не происходило, и крики не смолкали, затем из овина стали выбегать люди. Вскоре девять человек, окровавленные, стояли во дворе, хрипло дыша. Несмотря на текущую из ран кровь, никто из них не уходил. Все они готовы были прийти на помощь пастору, если такая просьба прозвучит.