Макс Острогин - Икра будущего

Егор «спасибо» не говорил, Алиса стала требовать «спасибо», я осматривался. Шахтеры постояли-постояли вокруг, затем разошлись, оставив нас самих с собой. Вокруг медленно разворачивалась подземная шахтерская жизнь, шахтеры, не торопясь, перемещались туда-сюда, тащили свои телеги, волокли волокуши, нас не замечали.

— Они на самом деле бегут, — сказала Алиса. — Им не до нас…

— Пусть бегут, — сказал я. — Это их дело. Хотя… Было бы интересно поглядеть, как тут у них… Но времени мало…

— Времени всегда мало.

Сказал худой шахтер, появившийся… Я не заметил, откуда он появился, то ли выскочил из норы, то ли просто из воздуха собрался, раз — и здесь, бледный, похожий на духа ущелий и лазов. Я сразу заметил, что он отличается от остальных. Одеждой. То есть ее чистотой. Синяя роба из грубой ткани, много карманов, петель, карабинов и ремешков, все как полагается шахтеру. Никаких масляных пятен, дырок, заплат — и тех не видно. Только инструменты из карманов торчат, но не грубые и тяжелые, как у остальных, а мелкие и точные, блестящие никелем и позолотой.

Рядом с худым стоял мелкий непонятный человечек, то ли взрослый, то ли ребенок, то ли зверушка какая, весь в червяках косичек, доходящих до пояса, в черных очках, распространявшихся на пол-лица, в пластиковой маске, кто — непонятно.

— Времени мало, — повторил худой. — Но особо тоже спешить не стоит. Вам нужно поесть, вам нужно отдохнуть…

Он скользнул по мне взглядом, секунду подумал, сказал:

— Но больше всего вам нужно оружие. Я вижу тех, кому нужно оружие.

Я кивнул.

Худой посмотрел на мелкого, присвистнул через зуб. Мелкий кивнул.

— Его зовут Скелет, — мелкий указал на старшего. — Он маркшейдер. А вы?

Теперь едва не присвистнул я, и не через зуб, а со всей дури. Маркшейдера я представлял несколько по-другому. Ну да, клыки, когти, желтые глаза с крупными кровяными прожилками, лапы и клокочущая внутри адская сущность.

Человек как человек. Лицо приятное, тощее, мосластое, но умное при этом.

— Дэв, — сказал я. — Я занимаюсь…

— Он убийца, — перебила меня Алиса.

— Вот как? — Скелет прищурил глаз.

— Вот так, — кивнула Алиса. — Он убивал все, что движется. Людей, нелюдей, женщин, как обычных, так и огромных размеров. Убийца.

Я не стал пожимать плечами. Пусть. Это правда.

— А это Прыщельга, — Алиса ткнула в Егора. — Он… Короче, он Прыщельга. Его так с детства прозывают, понятно почему. Он… Он не убийца, он страдает…

— А это Алиса, — теперь перебил ее я. — Она из страшной сказки.

Скелет вежливо кивнул. На Алису он смотрел долго, не смотрел, всматривался. Она даже не поежилась. Я стал думать, что Скелет стал что-то подозревать, разглядел Алискино прошлое… Но Скелет всего лишь спросил:

— Наверное, вы хотите есть?

Егор ответил ему громким желудочным урчанием.

— Проводи их, — велел Скелет.

Мелкий проводил нас в столовую, это оказалось недалеко. По пути он успел много что рассказать. Его звали Лисичка. Мир стоял на дохлой черепахе. Если мы пришли со стороны старой бочки, то, наверное, видели Пашу Водную Крысу, это его прапрадед, он сошел с ума и сдох, подавившись рыбной костью. Если кто хочет, то он, Лисичка, может показать рубец упорства — в прошлом месяце ему в шею вцепилась горная блоха, размером с ноготь пальца ноги, но он не стал ее сразу давить, а терпел еще четверо суток, пока блоха не разрослась почти в пять раз и не въелась в мясо на всю величину. Он это сделал исключительно ради развития терпения, хотя боль чувствовалась такая, что не получалось спать. Если у Егора есть будильник, то он готов обменять его на шкатулку, которая умеет играть легкую музыку, предсказывать будущее и говорить «братан, иди в задницу».

Егор отказался, и Лисичка равнодушно замолчал.

Столовая пустовала. Железные стены, железные столы и стулья, никаких вентиляторов, но свежо, воздух протекает словно сам по себе, скатываясь с прохладной горки, неудивительно, подземные жители должны разбираться в воздухе и в свете. Лисичка проводил нас к блестящему железному шкафу, который оказался теплым. Внутри железные судки, Лисичка выдал каждому по две штуки, Егор вздохнул, и Лисичка дал ему третий.

Другой шкаф напротив холодный, внутри пластиковые бутылки с красным соком, похожим на помидорный, каждому по бутылке. Мы расположились за столом. Лисичка принес ложки, тяжелые, черного цвета, как мне показалось, серебряные, на каждой номер. Устроился напротив, смотреть, как мы едим.

Мы не стеснялись. В судках нашлась однородная масса, по вкусу напоминавшая пюре, то ли картофельное, то ли морковное, то ли реповое, я не очень различал, Лисичка сказал, что это шахтерский хлеб. Вкусно очень. Наверное, это было вкусней, чем жареный кабан. Соленое, сладкое, кислое и еще какое-то, я не мог определить. Настоящая горячая еда. Не консервы, не печеная крыса, не вареные рога, не распаренный клей, содранный со старинных табуреток Еда. Вкусно. Много. Досыта.

Я ел последовательно. Стараясь не очень спешить, от краев медленно пробираясь к центру. Алиса ела равнодушно. Не ела, ковырялась. Конечно, аппетиту нее присутствовал, но Алиса не могла не кривляться, это ведь была Алиса.

Егор, напротив, забыл об аккуратности напрочь. Он набрасывался на запеканку с разных сторон, подцепляя ложкой целые горы, разевая до скрипа рот и брызгаясь от счастья слюной.

После первого лотка я сделал перерыв и прислушался к ощущениям. Хорошо. Тепло внутри, все колючки расплавились и улеглись, я сделал несколько успокаивающих вдохов, после чего приступил ко второму судку. И здесь торопился еще меньше, стараясь разобрать оттенки корочки, образовавшейся сверху и снизу, и ароматную кашу в центре.

А в конце я выпил сок.

Сок оказался кисленьким, совсем не томатным, подкрашенным то ли вишней, то ли свеклой, наверное, в сок было что-то подмешано. Снотворное. Довольно мощное, я помню, как ел запеканку, обжигаясь о ложку, а дальше нет, не помню. Наверное, я уснул бы и без этого, но запеканка с соком обрушили на меня тонну пленительной ваты, я провалился стремительно и бесповоротно.

Кажется, я просыпался. Или дремал с открытыми глазами, не знаю. Передо мной мелькали размытые фигуры, где-то далеко наверху шевелились звуки, запахи уже не проникали. Кажется, я куда-то шел. И говорил, и мыслил, отвечал на вопросы о калибрах, о кучности и еще о чем-то, спорил с кем-то, вроде бы с Егором…

Наверное, действие снотворного. Побочное. Оно отключило часть мозга, ту часть, которая принадлежала мне совершенно, и, напротив, возбудило другую, которая могла принадлежать кому угодно, а может, и сама по себе действовала.

Внутри этого странного состояния я засыпал, пробуждался вновь, снова засыпал, перед глазами плясали вентиляторы и покачивались лампы, и в этом я находил определенный смысл.