Роман Глушков - Лёд и алмаз

— Геннадий Валерьич? — неуверенно осведомился Дюймовый. — Это… точно вы?

— А что, без смокинга я на себя уже не похож? — задал я встречный вопрос, пританцовывая от холода и растирая руками закоченевшее тело. — Ну извини! Кабы знал, что встречу здесь старого друга, оделся бы поприличнее.

— Да, это — вы, — прекратил сомневаться Жорик, видимо, решив, что вряд ли обычная галлюцинация стала бы говорить с ним в таком тоне. — Честное слово — вы! И-эх, блин!… Здорово!… Как же я рад вас видеть!

— А я-то как счастлив, что ты наконец-то пришёл в себя! Так счастлив, что прямо обнял бы тебя, балбеса, да боюсь, к твоим доспехам примёрзну, — в свою очередь, порадовался я, пожалуй, первой хорошей новости за очень долгое время. — Каюсь: думал, ты из своей нирваны больше не вынырнешь. Хотел грешным делом тебя уже того… Ну, ты понимаешь… А, забудь про эти мелочи! Лучше скажи, как себя чувствуешь? Голова не болит? В ушах не звенит? Галлюцинации не докучают? Желания задушить меня больше нет?

— Задушить?! Вас?! За что?! — изумился Жорик. Конечно же, искренне — лицемерить и притворяться этот простак никогда не умел. А затем, озадаченно нахмурившись, посмотрел на свои руки и с опаской поинтересовался: — А почему вы спрашиваете? Я что… и правда пытался?

— Ерунда! Всего один раз и то, как видишь, неудачно. Дело житейское, с кем не бывает? Или, полагаешь, я от тебя пощечинами отбивался? — отмахнулся я, косясь на горящие останки авиаботов. Столько тепла пропадает зазря! И совсем рядом! Какой восхитительный соблазн! Воистину, надо быть Снежной Королевой или Дедом Морозом, чтобы устоять против такого искушения. — Ладно, сгребай свои манатки и айда к огню. Продрог я совсем, зуб на зуб не попадает. К тому же нам с тобой надо ещё кое-какие дела обмозговать, пока чистильщики не вернулись.

— Чистильщики? — вздрогнув, переспросил Дюймовый и начал испуганно озираться.

— Ну да, — подтвердил я, продолжая ежиться и стучать зубами. — Не думаешь же ты, что, сбив два авиабота-надзирателя, мы сразу получили вольную? Нет, Чёрный Джордж, за истинную свободу тебе и мне придётся ещё побороться. Однако у меня есть мыслишка, как нам с тобой не дать себе подохнуть. Но сначала — срочно к теплу! Хотя бы на полминутки! А то, кажется, у меня уже не только пальцы, но и мозги смёрзлись.

И я, будучи не в силах сопротивляться манящим отблескам пламени, припустил к ближайшему костру…

Вот он, истинный, ни с чем не сравнимый кайф! Очень жаль, что им нельзя наслаждаться вечно. Но и такое мимолётное блаженство — прямо как райский оазис посреди бескрайнего ледяного ада. А метель усиливается, и очередной оттепели в ближайшие час-полтора явно не предвидится. Впрочем, оно и к лучшему. Авантюру, которую я задумал, гораздо удобнее провернуть в непогоде и сумерках, которые как раз начинали сгущаться над Крымом.

— А что случилось с вашей одеждой? — полюбопытствовал Жорик, присоединяясь ко мне, стоящему у костра и поворачивающемуся к огню то одним, то другим боком. — Надеюсь, это не я вам её изорвал?

— Нет, не ты, успокойся, — ответил я. — Это Хряков меня таким образом всю зиму в чёрном теле держит. Ни ты, ни твой дебил-соратник на моё целомудрие, к счастью, не покушались. Хотя что там у вас на уме было, я понятия не имею. Со «Светоча» взятки гладки — он мог вам и такую программу в мозги вшить… Кстати, что случилось с Динарой? Надеюсь, она жива? Ты вроде бы сказал, что чистильщики куда-то её насильно отправили. Куда именно?

— Когда это я вам такое говорил? — округлил глаза сталкер.

— Сразу после того, как попытался меня придушить и получил по морде, — напомнил я. Но, всмотревшись в честные, удивлённые очи простофили, понял, что мой вопрос поставил его в тупик. — Постой-ка! Да ты хоть помнишь, как впал в ярость и сбил вот эти авиаботы?

— Как сбил — помню, — признался Дюймовый. — Как разозлился на чистильщиков, тоже помню, но смутно, словно в тумане. А вот почему я на них разозлился и как вообще здесь очутился — уже не припоминаю. Простите, Геннадий Валерьич. Это плохо? Я вас подвёл? Теперь мы все умрём?

— Мы так и так рано или поздно умрём. Но пока у нас есть силы и зубы, значит, будем брыкаться и кусаться, — глубокомысленно заметил я и, немного подумав, решил подступиться к дырявой памяти напарника с другого фланга: — Ну хорошо, а момент, когда ты перестал себя контролировать, помнишь?

— То есть день, когда мне начали колоть в шею зелёную дурь, после чего меня стало не по-детски плющить? — оживился Чёрный Джордж.

— Да, именно так, — кивнул я, хотя и не был уверен, что мы с напарником ведём речь об одном и том же событии.

— А какое сегодня число? — вновь поинтересовался он.

— Хороший вопрос, дружище. — Теперь я был загнан в тупик. — Сейчас, по всем предпосылкам, первая декада февраля. Но могу и ошибаться. В лабораториях, где меня держат, нет ни часов, ни календаря.

— Первый укол мне сделали примерно через две недели после Нового года, — поскребя макушку, припомнил Дюймовый. — Это совершенно точно. В изоляторе у нас с Динарой была возможность обмениваться записками, и она всегда знала правильную дату.

— Ушлая малышка, — пробормотал я под нос. — Узнаю пройдоху-Арабеску. Везде, даже в тюрьме, с комфортом устроится. И под каждым ей кустом здесь готов и стол, и дом.

— При чём тут кусты? На что это такое вы намекаете? — вдруг насупил брови Жорик и посмотрел на меня с откровенным недружелюбием.

Надо же! Весьма показательная, между прочим, реакция. Особенно если вспомнить, как эти две крайне противоречивые личности сдружились в ходе наших поисков Мерлина. Да, похоже, многое изменилось в отношениях Арабески и Чёрного Джорджа с тех пор, как я видел их в последний раз. Любопытно, о чём таком они писали друг другу в своих тюремных записках?

— Остынь, Жорик, — попросил я, дав себе зарок впредь воздерживаться от подобных комментариев. — Ни на что я не намекаю — просто к слову пришлось. Неудачная цитата, согласен… Так что там насчёт уколов, какие тебе ставили в последние две или три недели?

— Значит, февраль, говорите? Н-да… Прямо в толк не возьму, когда успело так много времени пройти. — Озадаченный Дюймовый пожал плечами. — Для меня все эти дни, будто сон, пролетели. Причём чем дальше, тем я в него всё глубже и глубже проваливался… А затем бац! — резкое пробуждение! Будто кто-то меня во сне несколько раз пребольно ущипнул. И я на этого шутника так разозлился, что вскочил с кровати и сразу же спросонок в драку полез. «Ну всё, достал! Конец тебе, урод!» — примерно такие мысли у меня тогда были. После чего шары продрал и вижу: горящие авиаботы с неба падают, а в руках у меня — картечница… Потом-то я прочухался, но всё равно, даже сейчас перед глазами всё словно не наяву. Смутно верится, что я и вы стоим сейчас здесь и разговариваем… А что, я во сне… ну, то есть под кайфом, вам про Динару всё прямо так и сказал?