Сергей Волков - Пасынок судьбы. Расплата

Слепцов помолчал:

– Понимаете… Логинов очень, очень хитер! Лет пять назад, в девяносто шестом, если не ошибаюсь, я тогда еще в капитанах ходил, наш отдел расследовал дело о продаже за границу крупных партий икон и антиквариата, причем весьма ценного – Фаберже, Гропп, был такой немецкий ювелир, и так далее… В деле были замешаны многие известные фамилии, между собой мы называли его: «дело детей Политбюро». В числе основных подозреваемых действительно значились фамилии сыновей и дочерей некоторых членов еще того, брежневского, Политбюро. Существовала целая криминальная сеть по розыску, покупке, оценке икон и антиквариата, мы вышли на нее совершенно случайно, ну, и поторопились – факты хищений были, что называется, налицо… По делу, в качестве обвиняемых, проходило более двадцати человек, и только один из них сумел, так сказать, сменить амплуа – превратиться в свидетеля. Как вы догадываетесь, это был Логинов! Мало того, для нас так и осталось загадкой – как похищенный, скупленный, собранный преступниками антиквариат должен был переправляться за границу. Подозреваю, что и тут был замешан Логинов, но никаких улик против него не было, да еще допрашиваемые постоянно поминали какого-то Максуда, таинственного и неуловимого человека, который, получалось, и организовал весь этот, с позволения сказать, бизнес. Так он и остался для нас загадкой…

Я еле-еле сдержал себя, чтобы не крикнуть: «Да это не человек вовсе! „Максуд“ – это Максим и Судаков, вот в чем соль!», но вовремя подумал, что начни фээсбэшники сейчас копать, неминуемо выясниться, куда и зачем ездил Судаков, а там всплывет и имя его попутчика, а потом найдется и его труп…

Причем Слепцов, гад, заметил, как я вздрогнул при упоминании им Максуда, но ничего не сказал, хотя наверняка про себя что-то отметил…

Мы еще довольно долго разговаривали со Слепцовым – майор проинструктировал меня, что делать в том или ином случае, велел записать пару контактных телефонов, назвал простые, легкозапоминающиеся, но в то же время весьма оригинальные пароли. Мы с Борисом дали подписку о неразглашении, выпили коньяк, – «За удачу!», попрощались со Слепцовым, вышли из дома на многолюдную улицу, и только тут я повернулся к улыбающемуся Борису и задал давно вертящийся на языке вопрос:

– Как ты ему все объяснил?

– Что – все?

– Ну, почему мы затеяли это дело?

Борис скорчил хитрую гримасу:

– А я ничего и не объяснял! Просто сказал, что раз «Поиска» больше нет, мы с тобой решили помочь органам, пресечь, так сказать, вывоз за рубеж культурных ценностей! Нам за державу обидно!

– А раньше обидно не было? – ехидно спросил я, доставая сигарету.

– А раньше мы ничего не знали!

– И он поверил?

– Хрен его знает… Может, и поверил… – Борис пожал плечами: – Ладно, завтра узнаем. Ты лучше расскажи, как себя вел этот… эта падла Паганель?

Приехав домой, я первым делом схватил телефон, отправив искателя готовить ужин. Я уволок аппарат в комнату, сел на кровать и с замирающим сердцем набрал Катин номер…

Хотя было довольно поздно, да и я до того собирался позвонить ей только завтра утром, вернувшись от Слепцова, я вдруг почувствовал, что просто не вытерплю!

В трубке раздался длинный гудок. Один, второй, третий… Я про себя представлял, как Катя, застигнутая моим звонком на кухне, или в зале, перед телевизором, встает, поправляет кофту (Дурак, надо было спросить, дали ли у них отопление!), и идет в прихожую, к телефону. Гудки меж тем продолжались. Я уже понимал, что моей бывшей жены нет дома, но упрямо ждал и надеялся. Через пять минут я швырнул трубку на аппарат, вскочил, злой и взбешенный, а в голове моей роились самые черные мысли!

«Ушла, развлекается со своим Владимиром Петровичем! Зараза! Я тут мучаюсь, хожу по лезвию ножа, меж двух огней, а она…»

И тут же внутренний мой голос напомнил: «А чего ты злишься, чувачок? Ты ей – никто! И она тебе тоже! Развод вас развел! Все, забудь! А если хочешь все вернуть, то и начинать надо с начала – с цветов, ожиданий у подъезда, культпоходов по разным театрам и галереям…».

Я замер, обнаружив, что в бессилии кружу по комнате, с телефоном в руках. Мне стало горько и смешно одновременно. Я отложил аппарат, вышел на балкон, и сырой, холодный воздух взбодрил меня. Но тут мне на глаза попалась замаскированная фанерками мумия, я чертыхнулся, и отправился к Борису на кухню – с живым человеком все лучше, чем с умершим пять тысяч лет назад…

…Мы легли спать довольно поздно – Борис все не отходил от ящиков, разбирая предметы из кургана. Он расстелил на полу покрывало и выложил на него сперва одежду, затем украшения, потом оружие и прочие предметы, принадлежащие мумии. Получилось красиво, хотя запашок от этой бесценной рухляди поднялся тот еще…

В конце концов ближе к часу ночи я уснул, утомленный событиями сегодняшнего дня, и последнее, что я видел – ползающего на четвереньках искателя, который при свете стоящей на полу настольной лампы разглядывал находки, тихо шепча что-то про себя…

Я проснулся часа в четыре утра, рывком, словно вынырнув из какого-то темного омута. В комнате царил полумрак, тускло блестели в призрачном свете фонарей, пробивающемся сквозь щели в занавесках, сокровища, разложенные на полу. На соседней кровати похрапывал Борис, где-то далеко выла бездомная собака.

У меня бешено колотилось сердце. Что приснилось, привиделось мне, я не помнил, что именно, но это было что-то страшное, темное, злое… Я посидел на кровати, успокаиваясь, вслушиваясь в тоскливый далекий собачий вой. «Вой собаки приносит беду!», – вспомнилась вдруг где-то вычитанная фраза, и мне опять стало страшно. И зачем я опять влез во все эти дела! «Да ты и не выходил из них!», – напомнил мне внутренний голос, я и грустно опустил голову – действительно, видимо, так уж распорядилась судьба, и мне придется идти до конца…

Я осторожно встал, стараясь не разбудить Бориса, на цыпочках, захватив одежду, вышел из комнаты, прикрыв дверь, зажег на кухне свет, оделся, поставил чайник, закурил, захлебнулся колючим табачным дымом, закашлялся.

Мне было страшно. Так страшно, как не было еще никогда в жизни. Когда мы дрались с бомжами, когда я стрелял в Судакова, когда в меня стреляли на автостоянке бандиты, даже когда вот здесь, на этой кухне, нас с Борисом напугал амулет, я так не боялся, как сейчас! Тогда, во всех этих случаях, все происходило само собой, и я был вроде щепки, втянутой в водоворот событий – волны судьбы швыряли меня, сталкивали с другими щепками, разносили в разные стороны… Сегодня я перестал быть послушной щепкой, я сам, осознано выбрал свой путь, и должен был пройти по нему до конца! И это так страшило, что хоть из дому беги…