Сергей Волков - Планета битв

На «Домбае» молчат. «Эрцог» вообще потух, манипуляторы разбросал. Только один синий треугольник в носу светится. Сигнал это, означает «утилизационный отсек пуст». В тот момент он больше всего на дохлого паука похож был. Я хорошо помню это: Таурус полыхает, как сопло; полосатый «Домбай» плывет, рядом «Эрцог» висит, а над ними «Зевс». Такая громада, что во рту сухо становится.

Дальше все как во сне. Призовая команда с «Зевса» отваливает на двух абордажных ботах. «Домбай» разворачивается, типа чтоб борт поудобнее для призовиков подставить. «Эрцог» под самым «Зевсом» уже. И тут Дыменко «дает волну». «Эрцог» оживает, поднимает лапы и «берет» «Зевса». Лев Ильич рассчитал все, как проц. Главный упор он на совместимость систем сделал. «Зевс»-то на нашей верфи клепали! В общем, «Эрцог» достал из крокодила реактор. Достал, в брюхо свое запихнул – и в сторонку отошел. «Домбай» включает маршевые. У него они – моща, по работе так надо. Призовики на подходе. И тут по корпусу мусорщика идут три световых кольца красного цвета – иллюминационный сигнал «Погибаю, но не сдаюсь!». В эфире гремит музон олдовый: «Врагу не сдается наш гордый «Варяг», пощады никто не желает!» Лев Ильич дает форсаж – и бьется в свой собственный «Эрцог». В брызги бьется, разносит обе посудины и призовиков с собой забирает!

– Зачем?! – вырвалось у Клима.

– Эх, паря. Не рубишь ты фишку. – Стэлмен закашлялся, утер выступивший на покрытом шрамами лбу пот. – Смекай: без реактора «Зевс» только на позиционку способен. До Ники ему не дочапать. В дырку не уйти. Если «Домбай» в крокодила воткнуть, так тому это как слону дробина. Если сдаться – реактор грейты на место поставят. А тут, считай, все. Кранты ему. Так и вышло. Когда федералы обо всем узнали, вышло на Тау звено рейдеров, из новой серии, именники. «Лозино-Лозинский», «Черток» и лидером «Глушко». Раскатали они «Зевса» в межзвездную пыль. А от «Домбая» и «Эрцога» один только фрагмент захвата и обнаружили. Так вот тогда воевали, паря…

Старый стэлмен уставился в остывшие угли. Клим тоже молчал. Переливались на боках цирка отблески звезд. Выполз из-за острого скального гребня Аконит. Вдали заунывно прокричал крылозуб. Ночь перевалила за свой экватор и покатилась к рассвету.

– Иди, паря, спи, – глухо пробормотал старик. – Завтра вам на снега идти.

Клим встал и ушел. Он широко шагал по каменной осыпи, спиной чувствуя взгляд стэлмена, а в голове толклись мелкие и назойливые, как мошкара, мысли. Елисеев думал о том, зачем старик рассказал ему эту историю. Стэлмены никогда ничего не делают просто так. Стало быть, повесть о героической гибели капитана Льва Дыменко содержала в себе что-то еще, какой-то второй, скрытый до поры смысл. Прикидывая и так, и эдак, Клим в итоге ни до чего не додумался. У палатки он стянул сапоги, на четвереньках влез под полог, упал на спальный мешок лицом вниз и мгновенно уснул…

Из дневника Клима Елисеева:

Живший в Великом веке академик Будагов как-то сказал: «Горы – морщины душевного напряжения материков». Я вспомнил эту фразу, когда мы буквально на четвереньках перебирались через частую гребенку этих «морщин». Вот только высота каждой каменной «морщинки» составляла метров тридцать-сорок. Лускус по этому поводу выразился кратко и емко: «Ползем аки вши за ухом».

Под ухом, он, наверное, подразумевает закрывающую полнеба безымянную вершину. Я не могу сказать, видел ли я ее во время нашего прошлого вынужденного путешествия в здешних местах. Гора и гора. Большая, остроконечная, вся покрыта снегом. За нею высится точно такая же, а если посмотреть назад, то можно увидеть сразу три похожих пика.

Ночевали мы в глухом ущелье, узком, словно улица в средневековом городе. Всю ночь ветер выл на разные голоса, палатка под его порывами гудела, как барабан. Утром я решил, что нам нужно подняться как можно выше и постараться сориентироваться оттуда. В конце концов, и огромная воронка, в которой мы увидели объект «Зеро», и скальная гряда, вдоль которой шли, имеют приличные размеры, и мы должны их заметить.

К обеду мы наконец-то преодолели «морщины» и выбрались на полого поднимающийся склон, усеянный крупными камнями. Здесь уже ничего не растет, нет даже лишайников и белой плесени. Знобящее дыхание ледника пробирает до костей. Пришлось остановиться и облачиться в меховые куртки. К вечеру надеемся подняться на ледник.

Когда рассвело, Лускус своим единственным глазом разглядел вдали некий вытянутый предмет, лежащий на льду. До него километров семь-восемь, но в здешних условиях пройти это небольшое по меркам равнины расстояние может оказаться очень трудно, а то и вовсе невозможно.

Связавшись веревкой, идем по колено в снегу. То и дело кто-нибудь проваливается в глубокие трещины. Эти трещины и общий вид окрестных гор начинают казаться мне смутно знакомыми. Вроде бы именно в таком месте потерпел катастрофу наш дирижабль. Если это так, если мы отыщем подтверждение моим предположениям в виде обломков, можно будет с большой долей вероятности вычислить местонахождение объекта «Зеро».

Пообедали сухарями и вяленым мясом. На десерт каждый сжевал по горсти сушеных черных вишен. После еды разрешили себе короткий отдых, все же на нас сказывается нехватка кислорода из-за высоты. Лежали на снегу, переговаривались. Я предположил, что предмет, к которому мы идем, может быть куском гондолы «Кондора». Лускус неопределенно хмыкнул, а Цендорж реалистично возразил:

– Тут снег идет. Много снега. Давно засыпало все. Ничего не найдем. Время зря теряем.

Пока мы отдыхали, небо, затянутое серой пеленой сплошной облачности, заметно потемнело, и когда мы продолжили путь, словно в подтверждение слов монгола, повалил густой снег. Видимость сразу сильно ухудшилась. Возникли опасения, что мы можем потерять цель нашего похода. Ее стало совершенно не видно за снежной стеной, отвесно падающей на нас.

Снегопад закончился так же внезапно, как и начался. Сильный ветер обжигает лица, идти очень трудно. До загадочного предмета осталось не более двух километров. Его сильно засыпало снегом, видно лишь торчащую из сугробов часть. Мне стало совершенно понятно, что никакого отношения к дирижаблю эта штуковина не имеет – она большая, сильно вытянутая и, скорее всего, круглая.

Когда до огромной трубы, под углом возвышающейся над ледником, осталось не более двух сотен метров, Лускус проверил свою винтовку и велел нам с Цендоржем сделать то же самое. То, что труба имеет искусственное происхождение, уже не вызывало сомнений. Вопрос в другом – кто ее сделал и как она сюда попала?

Тщательный осмотр трубы не то чтобы помог нам как-то понять, что это за агрегат, напротив, загадок теперь стало гораздо больше. Итак, мы имеем: цилиндр трех метров в диаметре, покрытый обшивкой из сваренных металлических листов. Металл – скорее всего какой-то титановый сплав. Длина возвышающейся над снегом части не менее пяти метров. Торец цилиндра срезан под прямым углом. Там явственно просматриваются пять отверстий, в каждое из которых может пролезть взрослый человек. Судя по всему, мы видим перед собой некий летательный аппарат, похожий на примитивные ракеты времен начала освоения околоземного пространства. Недавний снегопад засыпал все вокруг, кроме того, стемнело, и определить, как выглядит носовая часть аппарата, не представляется возможным. Решили ночевать здесь, а утром провести более тщательный осмотр.