Роман Глушков - Грань бездны

– Но если мы просто свяжем Дарио по рукам и ногам, запрем его в трюме, – продолжал я, – а потом удерем подальше от Гексатурма и станем выжидать, чем закончится война, это тоже обернется для нас проблемами. Само собой, не такими катастрофическими, как в первом случае. Но и не теми, от которых можно будет взять и отмахнуться.

– Если гранд-селадор погибнет, а его сын останется в живых, – вновь взялся рассуждать Сандаварг, – он непременно спросит нас, почему мы трусливо сбежали с поля боя и ничего не предприняли для спасения его отца. А перед этим парень разболтает о нашем постыдном бегстве на всю Атлантику. И тогда мне придется найти и убить его, потому что никому не дозволено называть Убби Сандаварга трусом. И каков тогда смысл увозить Тамбурини-младшего от смерти, если после этого он сам будет искать встречи с братом Ярнклотом?

– Возможно, если дела у табуитов пойдут хуже некуда и Гексатурм падет, есть смысл рискнуть спасти обоих Тамбурини, – предложил я компромиссный выход из нашего нелегкого морального тупика. – Но не бросаться очертя голову в битву с адмиралом Дирбонтом, в которой у нас нет ни единого шанса выжить, а попытаться сначала влиться в состав его эскадры. И уже потом, заполучив себе такое прикрытие, решать, как быть дальше.

– Либо ты, Проныра, повредился рассудком, либо я чересчур туп, но что-то у меня не получается врубиться в твой гениальный план, – заметил северянин, наморщив лоб. – Так что ты, смотри, поаккуратнее! Обозвать меня тупым совсем не то, что трусом, но проделывать такое на людях я бы тебе очень не советовал.

– Гениальности в моем плане не больше, чем в других авантюрах, которые мы с тобой успели провернуть, – ответил я, пропустив слова крепыша-коротыша мимо ушей. За время, что мы с ним были знакомы, он ежедневно стращал меня всевозможными членовредительствами, но пока не привел в исполнение ни одну свою угрозу. Впрочем, в случае с Убби не было гарантии, что такой день никогда не настанет. – Будет здорово, если Гексатурм выстоит. Однако, судя по тому кошмару, что мы видели, я не стал бы делать на это ставку. Едва стены крепости падут, армада Дирбонта и Кавалькада ворвутся в нее, а затем – и в Червоточину, после чего там разразится грандиозная неразбериха. В которой мы могли бы выдать себя за южан, благо нынче «Гольфстрим» почти неотличим от их техники. Осталось лишь навесить на него немного камуфляжной мишуры, что завалялась у нас в трюме среди трофеев, и дело сделано.

– Ты полагаешь, в суматохе у нас появится шанс добраться первыми до храма Чистого Пламени, чтобы вывезти оттуда гранд-селадора и всех, кого он еще захочет спасти?

– У нас будет такой шанс, если в Гексатурме «Гольфстрим» ничто не задержит. Ну а нет – уйдем в глубь Червоточины той тропой, по какой в Гексатурм поставляется вода. Все равно бежать обратно в Атлантику, когда на ее восточной половине хозяйничают и эскадра Владычицы, и Кавалькада, нам категорически противопоказано…

Вот почему сейчас, когда скорое падение Гексатурма не вызывало сомнений и Дарио снова заговорил о долге табуита и самопожертвовании, Убби своим красноречивым взглядом дал мне понять, что пока селадоры не наделали глупостей, самое время посвятить их в наш план.

Я не возражал. И, оставив Малабониту следить за развитием событий, велел остальным наблюдателям вернуться на «Гольфстрим», сказав им, что у меня есть идея, как помочь защитникам крепости. Тамбурини-младший и прочие, естественно, не возражали и поползли обратно, к ведущей на скальную вершину нашей импровизированной лестнице.

Спустившись с мачты, монахи застали де Бодье за странным занятием. Он цеплял к подъемному тросу мачты новенький флаг, взятый из груды отбитых нами у Кавалькады трофеев. На флаге красовался герб Владычицы Льдов – синий щит с белой волнистой линией. Точно такой же, судя по испачканным в краске рукам Гуго, был уже наскоро нарисован им на обоих наших бортах. Так, как я и приказал ему, прежде чем мы отправились созерцать битву. Помимо флага и гербов механик заодно поменял название истребителя, прикрепив на носу справа и слева поверх старого имени листы жести с новым: «Мицар».

Взято оно было, естественно, не с бухты-барахты. Именно так назывался один из известных мне истребителей, который патрулировал подступы к Фолклендскому разлому на юго-западе Атлантики. И который, как я предполагал, не должен был сейчас здесь находиться. А даже и участвуй он в осаде, вряд ли в пыли и суматохе южане обратят внимание на два одинаковых бронеката. Тем более что я не планировал кидаться в гущу битвы, врываясь в Гексатурм вместе с ударными дивизионами Дирбонта, а, напротив, был намерен держаться подальше от них.

Гуго нарочно разбавил краску, чтобы сделанные им рисунки выглядели блеклыми, словно бы покрытыми пылью и выцветшими на солнце. Неплохо постарался, надо заметить. Хотя тут нужно сказать спасибо не только ему, но и Владычице Льдов. За ее непритязательные художественные вкусы и простенький герб, воспроизвести который оказалось по силам даже не сведущему в изобразительном искусстве де Бодье.

Дабы табуиты не подумали о творчестве Сенатора дурного, я поспешил объяснить им, чем вызвана эта переделка «Гольфстрима» в «Мицар». И довел до них наш хитрый стратегический замысел. После чего, однако, не сорвал аплодисменты, как ожидал. Более того – наткнулся на стену такого глухого непонимания, что ее, наверное, не сокрушили бы даже дальнобои южан.

«Вы ошибаетесь, думая, что полчища захватчиков ворвутся в Гексатурм! Да, крепость сильно пострадала, но она ни за что не падет! По крайней мере до тех пор, пока каждый из нас готов без раздумий отдать за нее свою жизнь!» – так можно вкратце передать смысл героической тирады Левчева, горячо поддержанной остальными селадорами, включая, разумеется, Дарио. Судя по их исполненным решимости взглядам, они действительно в это верили. Верили истово, наотрез не желая признать очевидное: их «неприступная» цитадель разваливалась буквально на глазах, а враг продолжал ей в этом всячески способствовать.

В данную минуту передо мной стояли уже не те табуиты, каких я знал еще нынешним утром, а натуральные фанатики. Они признавали лишь одну стратегию: ринуться без оглядки в бой и с честью погибнуть во имя их общего священного дела. И, как любых впавших в раж фанатиков, призвать селадоров к здравомыслию, образумив их аргументами, являлось теперь невозможно.

Впрочем, я и Убби не растерялись. После нашего утреннего спора с монахами мы получили представление, чего от них можно ожидать. И знали, что делать, если наши ожидания все-таки оправдаются.

– Мы отказываемся поддерживать ваш план! – подытожил Левчев свое темпераментное выступление. – Для нас он – кощунство! Вы требуете, чтобы мы признали свое поражение в самый разгар битвы! Этому не бывать! Но мы уважаем и ваш выбор и не вправе осуждать вас за такое недопустимое для нас предложение. Мы просто говорим: с этой минуты нам с вами не по пути! Откройте выход! Мы идем на помощь нашим братьям с открытым забралом и под нашим, а не вражеским гербом!