Сергей Антонов - В интересах революции

Рядом с Томским остался только Владар. Он долго не сводил с Толика глаз и наконец пробормотал:

— Ничего не понимаю. Вы не могли выжить. Судя по размерам ран, паук впрыснул в вашу кровь столько яда, что им можно было убить и слона. Даже специальная сыворотка помочь не могла. Я не совсем врач, но уверен, что в вашем случае налицо медицинский парадокс. Или…

— Или чудо, отец Владимир? — улыбнулся Толик. — Вижу-вижу, к чему вы клоните. Разочарую вас. Бог тут ни при чем… Тут, скорее, дьявольские козни.

И Томский рассказал Владару об эксперименте профессора Корбута, который возомнил себя Господом и решил вмешаться в человеческую природу. О том, как профессор надеялся, изменив ДНК подопытных, сделать из них совершенных солдат — в том числе разрушив их личности. Анатолий оказался среди его лабораторных крыс. Эксперимент не увенчался успехом, хотя некоторую закалку Толя успел получить.

— Очень интересно, — заключил старик, выслушав рассказ. — Думаю, о своих возможностях вы пока мало знаете.

— Мои товарищи, генетическая перестройка которых удалась, заплатили своими душами. Корбут превратил их в механизмы… — покачал головой Толя. — Я не знаю, какую цену за эту неуязвимость еще придется заплатить мне. Но это — потом. А сейчас…

Толик встал, встряхнулся и с удовольствием, до хруста в суставах, потянулся.

— Сейчас бы для полного счастья перекусить…

Владар дал понять Томскому взглядом, что тот сказал нечто неуместное.

— Хм… Перекусить. — Владар почему-то перешел на шепот и тревожно оглянулся по сторонам. — Да уж, не помешало бы, но с едой тут большие проблемы. Из-за блокады…

Блокада! Тут Томский вспомнил все. Личная кара товарища Москвина непокорной станции за то, что ее жители осмелились приютить мятежников.

Красные не только лишили жителей Автозаводской возможности покидать пределы своего тесного мирка. Станция имела свою специфику. Она ремонтировала технику, изготавливала нужные жителям метро механические приспособления. Город Мастеров производил все, что угодно, только не еду. Блокада отрезала станцию от привычных точек сбыта и обрекла ее жителей на голод.

Теперь стало ясно, почему на Автозаводской было так тихо, а большинство рабочих мест пустовало. Не имело смысла трудиться, если произведенный продукт нельзя было сбыть. Невозможно же самим жрать всю эту технику!

Догадка оказалось верной, но суть того, что происходило на станции, Томский окончательно понял и прочувствовал, когда решил пройтись по платформе. Взгляд упал на лист бумаги, приклеенный к одной из колонн. «Нормы выдачи грибной похлебки», гласила написанная корявым почерком надпись. Листок был разграфлен. В одной колонке шел перечень профессий и возраста жителей станции. В другой — вес похлебки в граммах. Причем цифры в последнем столбике уже несколько раз зачеркивались. Норма день ото дня уменьшалась. Сегодня, например, рабочие получали по двести пятьдесят, солдаты, задействованные на дежурстве, — триста, женщины — двести, а дети — сто пятьдесят граммов похлебки.

В приписке под таблицей сообщалось, что все обитатели станции имеют право на дополнительный паек — пятьдесят граммов свиного сала. Его рекомендовалось обжаривать на огне, чтобы убить микробы. Значит, сало было не первой свежести. Похлебка вряд ли была питательной, а при таких нормах выдачи она, скорее всего, просто разжигала аппетит, а не утоляла голод.

Толик двинулся было дальше, но замер, услышав чье-то бормотание. Привалившись спиной к колонне, на голом полу сидела седая старуха лет восьмидесяти. В глазах ее тлело безумие; она не переставая что-то бубнила себе под нос. Томский наклонился и прислушался.

— Полынь, крапива, лебеда, полынь, крапива, лебеда, полынь, крапива, лебеда… — повторяла она, как заведенная.

Заметив смотревшего на нее Анатолия, старуха протянула к нему исхудавшую руку и вцепилась в рукав:

— Нет травы… — Старуха показала пальцем на сновавших по перрону людей… — Смотри, они все истоптали… Нет травы…

Томский еле вырвался из цепких пальцев безумной старухи.

Он направился к слесарю в комбинезоне, чтобы спросить, где искать Русакова. Старика на месте не было. Он стоял у стены рядом с коробкой рубильника. По всей видимости, работа с движком требовала большой точности, а света не хватало. Старик опустил рычаг рубильника. Вспыхнули лампочки под потолком.

Теперь Томский увидел все, что раньше скрывалось от него в неверном свете факелов. Бледные изможденные лица. Темные круги под глазами. Одежда, болтавшаяся на телах, как на вешалках.

Блокада превратила Город Мастеров в Королевство Голода.

Скрежет крышки люка. Лязг цепи. Резкая боль в пояснице.

Григорий обрадовался и звуку и боли. Звуку — потому, что он отличался от монотонного, сводящего с ума «бум-хлюп». Боль же была веским аргументом в пользу того, что он жив, а не утонул, как казалось. Его вытаскивали из карцера, а это означало возвращение в более или менее нормальный мир. Реальность, где существовало много звуков и яркого света.

Носов хорошо помнил рассказы о тех, кто побывал в карцере. Снова выбраться наружу оказывалось не менее тяжким испытанием, чем оказаться в кошмарной одиночке. Прежде всего, из-за яркого света. Значит, первым делом надо зажмуриться и к свету привыкать постепенно. Григорий собирался закрыть глаза, но тут увидел странный прямоугольник на облицованной листовым железом стене шахты. Он существовал на самом деле!

Григория втащили на платформу. Он сразу упал, и раздосадованный охранник, не удержавшись, пнул карлика сапогом в бок:

— Вставай! Нечего прикидываться. Каких-то двенадцать часов в яме просидел, а под жмура косишь. Со мной этот номер не пройдет.

Коротышка встал и даже постарался удержаться на ватных ногах. Охранник удовлетворенно хмыкнул. Носову не давала покоя мысль о прямоугольнике, который он заметил в шахте. Он мог быть выходом в горизонтальный штрек, которого создатели карцера просто не заметили. При случае надо бы изучить яму как следует. Эта мысль так заняла Григория, что он даже слабо улыбнулся.

И тут же помрачнел вновь. Вряд ли ему представится случай исследовать яму: его вытащили слишком рано, а это может означать только одно — терпение коменданта лопнуло.

Тем не менее, Григорий внимательно осмотрел ближайший к шахте участок Берилага. Карцер располагался на приличном удалении от клеток и постов. Ближайшая лампочка горела так далеко, что свет ее сюда почти не доставал. Часовым нужно иметь очень хорошее зрение, иначе невозможно рассмотреть, что творится в этом месте.