Сергей Антонов - В интересах революции

Как и ожидал карлик, охранник повел его прямиком к коменданту. Шагая мимо клеток, Григорий намеренно замедлил шаг у той, где сидела Елена. Девушка увидела старого знакомого. Они просто обменялись взглядами, улыбнулись друг другу. Обоим стало легче. Охранник выругался, толкнул Носова в спину. Вместо того чтобы ускорить шаг, коротышка остановился. Пока охранник тупо таращил глаза и приходил в себя от удивительной наглости узника, тот прошмыгнул у него под рукой. Схватил за прутья клетки.

— Когда придет Коля, передай ему, что я не сломался… Обязательно скажи ему…

На этот раз охранник ударил зэка прикладом автомата. Не позволил упасть, а схватил за шиворот и поволок к вестибюлю.

Комендант встретил Носова молча. Исчезновение Шестеры отбило у Чеслава охоту шутить в привычной, язвительной манере. Он приказал привязать Григория к табурету. Своими руками разорвал рубаху на его груди.

— Близняшки должны быть похожими друг на друга, а у тебя с братом наблюдаются серьезные отличия. Сейчас я попробую устранить досадное недоразумение, если ты, конечно, не скажешь, где Шестера.

— Я дрессировщиком к тебе не нанимался. Сам ищи…

ЧК ожидал подобного ответа. Кивнул, достал из-под стола паяльную лампу. Рядом положил обрезок стальной арматуры.

— Никогда до конца не понимал мутантов. Единственное, что знаю наверняка, — с вами можно разговаривать только на языке боли. Только его вы, уроды, и понимаете. Это как дрессировка зверей в цирке: все только через страх и через боль. Выходит, вы звери. А значит, с вами только по-зверски и надо…

Носов смотрел, как раскаляется на огне паяльной лампы металлический прут. Ему стало страшно. Но он знал, что его брат выдержал такую пытку. И убежал. Носов оставил Чеслава с носом. Григорий неожиданно для себя рассмеялся.

Корбут услышал смех коротышки. Схватил прут и помахал им у него перед лицом. Потом легонько коснулся обнаженной груди, опалив волосы. Григорий стиснул зубы так, что на щеках выступили желваки.

— Последний раз. Где Шестера? — уже не сдерживая себя, крикнул Корбут.

— Насчет Шестеры не в курсах, гражданин начальник… — Носов гордо вскинул голову. — Одно знаю точно. У тебя нет физических отклонений, просто дурная наследственность. Сумасшедший папашка, сыночек — психопат.

Чеслав приставил прут к груди Носова и нажал с такой силой, что табурет перевернулся. Это не остановило палача. Он принялся тыкать прутом в грудь карлика и остановился лишь тогда, когда понял, что проволока остыла и не может больше причинять ожогов.

Корбут вернулся к паяльной лампе. Дверь кабинета открылась. На пороге стоял Берзин. Увидел лежавшего на полу зэка и осуждающе покачал головой:

— Ого! Не слишком ли ты разошелся, а, Чеслав? Товарищ Москвин может этого не понять…

— Не твое дело! — рявкнул комендант. — Не видишь разве, что мешаешь? Я занят. Никого не принимаю! А Москвин мне больше не указ. Через пару дней в моих руках будет такой козырь, что генсек станет ходить передо мной на задних лапках и вилять хвостом. А ты… пошел…

— Не советую тебе заканчивать фразу, — недобро произнес Тихоня. — Вдруг придется пожалеть. И вытри губы. Кажется, они у тебя в пене.

Пальцы Корбута разжались. Прут упал на пол. Таким тоном с ним не разговаривал даже Москвин. Он пригрел на груди змею! Позволял Берзину слишком много, и этот хлюпик посчитал доброе отношение к себе проявлением слабости. Решил, что другу отца можно все. Захотел на правах мудрого дядюшки читать нотации. Пора раз и навсегда усмирить не только заключенных. Пришло время подавлять признаки неповиновения внутри своего круга.

— Пошел вон. А в следующий раз запишешься ко мне на прием. Вон!

— Вон так вон, — усмехнулся Берзин. — Я ухожу, товарищ комендант. А ты запомни, что сегодня перегнул палку и оказался не прав.

Дверь за Яковом захлопнулась. Корбут поднял прут. И тут же швырнул его в стену. Продолжать пытку он больше не хотел. Он вызвал охранников, приказал развязать и унести Носова. Долго мерил шагами кабинет. Настроение у ЧК было не просто паршивым. Ситуация выходит из-под контроля. Исчезновение Шестеры… Бегство Томского… Ссора с Яковом… Одно к одному!

А ведь Берзин прав. Он заработался, изнервничался за последние дни. Требовалась, причем срочно, небольшая передышка. Лекарство от нервных перегрузок можно было найти только в одном месте — в Черкизоне. Конечно, коменданту образцово-показательного лагеря не пристало шляться среди бродяг, торговцев оружием, содержателей вертепов и организаторов гладиаторских боев. Как-никак он был не просто коммунистом, а принадлежал к ее элите, к тем, на ком держится Красная Линия.

Однако время от времени в нем просыпалось непреодолимое желание увидеть гладиаторские бои с их кровью, потом, сломанными костями, пробитыми головами. Тогда он наряжался в потрепанный плащ, надвигал на лицо капюшон, набивал карманы патронами. И пешком отправлялся на станцию Черкизовская, а оттуда в Черкизон, где покупал себе запретные удовольствия.

Там Чеслава знали как богатого и щедрого парня. Гладиаторские бои устраивались для него в закрытом просмотре. В зависимости от настроения комендант платил за бои с мутантами против мутантов, с мутантами против людей, но чаще всего с людьми против людей.

Сегодня ЧК с удовольствием поглядел бы, как пара мутантов разрывает одного человека. Зажав под мышкой длинный плащ, комендант покинул кабинет, подчеркнуто спокойным шагом прошелся вдоль перрона и, уже не сдерживая себя, торопливо сбежал по земляной аппарели в ведущий на Черкизовскую туннель.

Едва затихли шаги Чеслава, как из дальнего угла вестибюля появился Тихоня. Он изучил Корбута как свои пять пальцев. Точно знал, куда отправился комендант и сколько там пробудет. Времени для того, чтобы как следует обыскать кабинет Чеслава, у Берзина было предостаточно…

Толик подошел к старику-слесарю. Поздоровался.

— Где можно найти товарища Русакова?

— А-а… Русакова. — Старик даже не взглянул на собеседника, продолжая вывинчивать какой-то болт. — В южном вестибюле. В госпитале.

Только вблизи Томский увидел, насколько худым был старик. Кожа да кости. Каждое движение давалось ему с трудом, но он упорно продолжал возиться с двигателем. В такой ситуации его труд мог бы показаться бесполезным. Но только на первый взгляд. Старик знал, что делает. Работа помогала отвлечься от мрачных мыслей. Не предаваться отчаянию. Вот и пацаны, которых слесарь заставил заниматься делом, хоть и выглядели не слишком упитанными, но иногда улыбались. Автозаводская пыталась справиться с навалившейся бедой. Выстоять или умереть за свои убеждения.

Томский шел по платформе, рассматривая отлично сохранившиеся мозаичные панно на путевых стенах. Всего их было восемь. На восточной стене мозаики изображали рабочих, которые возились у танка с непропорционально огромной башней. Другие картины посвящались разным цехам большого завода. Западную путевую стену украшали панно, изображавшие погрузку бомб в самолет, трактора, рыбаков, тянущих сети, битком набитые рыбой, и корабли, сошедшиеся в морском поединке. К последней мозаике была прислонена деревянная лестница. Молодая женщина протирала панно тряпкой. Ей помогала девочка, стоявшая внизу. Мать передавала ей тряпку. Малышка полоскала ее в ржавом ведре, отжимала и возвращала матери.