Руслан Мельников - Муранча

Небольшой костерок, разведенный прямо на ржавых ступенях эскалатора, скупо освещал округлые своды с осыпавшейся штукатуркой.

Под потолком чернел ряд прямоугольных забранных металлической сеткой отверстий: вдоль эскалатора тянулась главная вентиляционная шахта. Ни через ее наружную защиту, ни через внешние гермоворота муранча пробраться на станцию не могла. Сама — нет, но вот производимые ею звуки…

Да, Бульба оказался прав. Слышно здесь все было хорошо. Даже более чем. Необычный акустический эффект впечатлял… Да что там «впечатлял» — ввергал в ужас.

Шум, пробивавшийся снаружи, а после искажаемый и усиливаемый эхом внутри, заполнял все замкнутое пространство над неработающим эскалатором. Доносившиеся с поверхности звуки свидетельствовали о том, что муранча хозяйничает в городе.

Что-то упорно скреблось о бронепластины внешних гермоворот. Что-то шуршало и тихонько скрежетало над вентиляционными шахтами.

А еще… Еще ухо отчетливо различало какое-то странное…

Чириканье? Стрекот? Илья прислушался. А ведь очень даже может быть.

— Чири-хи-чири-хи. Чири-хи-чири-хи. Чири-хи-чири-хи…

Наверху неумолчно звучало пугающе-однообразное и неприятно-скрипучее многоголосье.

— Чири-хи-чири-хи. Чири-хи-чири-хи. Чири-хи-чири-хи…

Вот он каков, язык муранчи… Впрочем, вряд ли это был язык в привычном человеческом понимании. Скорее всего, муранча издавала эти звуки, подобно кузнечикам или сверчкам, путем трения задних лапок о надкрылки. Хм… лапок. Лап. Лапищ.

А может быть, все обстоит не так? Обычные букашки стрекочут лапками потому, что миниатюрные размеры не позволяют им издавать громкие звуки при помощи глотки. Но если каждая особь муранчи, как говорят, не меньше человека, то…

— Чири-хи-чири-хи. Чири-хи-чири-хи…

Прислушиваясь к звучанию неведомых тварей, Илья пытался представить, что же на самом деле может представлять из себя помесь гигантского муравья и огромной саранчи. Представлялось с трудом. Слишком мало информации, Чтобы понять такое, это надо было видеть.

Илья заметил, как косится на него Бульба. Что он себе вообразил, интересно?

— Слушай, Бульба, я же сказал, что не умею общаться с мутантами, — еще раз объяснил Илья. — Постарайся сам с этим смириться и передай Инженеру: пусть он тоже примет это как данность.

Сельмашевец отвернулся.

И снова — шелест, шорох и неумолкающее, сводящее с ума «чири-хи-чири-хи».

Илья поежился. Что же творится сейчас наверху? Даже страшно подумать. И как долго все это будет продолжаться?

Вопль — дикий, полный безысходного отчаяния и невыразимой боли — вдруг разорвал звуковой фон.

Бульба вздрогнул. Вскочил на ноги. Схватил автомат.

Илья тоже непроизвольно вцепился в оружие.

Кричали, судя по всему, где-то совсем близко, возле входа в метро. Вопль нарастал, усиливался, истончался, переходил в пронзительный звенящий визг. Теперь было, похоже, будто под самыми гермоворотами режут хряка размером со слона. Даже нет, не режут, а жарят заживо.

Визжали долго, с полминуты, наверное. Потом звук оборвался — резко и внезапно. Однако воздух между гермоворотами еще вибрировал некоторое время. Эхо не желало успокаиваться. А когда успокоилось…

Все то же нудное невозмутимое «чири-хи-чири-хи» заполнило тишину. Как будто ничего и не произошло.

— Чт-т-то это? — дрожащими губами выдавил из себя Бульба. Говорил он тихо-тихо, на грани слышимости. — Что это было, Колдун?

— Муранча зачищает город, — так же тихо сказал Илья. — Жрет мутантов, которые не успели сбежать и недостаточно хорошо спрятались.

Сказал и улыбнулся. А может быть, все не так уж и плохо? В конце концов, муранча ведь сейчас выполняет его, Ильи, работу. Мстит другим тварям вместо него. Истребляет тех, кого раньше каждый день убивал он сам.

Где-то заверещала еще одна тварь, обнаруженная муранчой. На этот раз убийство происходило на значительном удалении от метро, и предсмертные вопли не заглушили зловещего стрекота, а лишь смешались с ним.

Илье расхотелось улыбаться. Нет, то, что происходило сейчас на поверхности, не имело ничего общего с его местью. Это было трудно объяснить, но Илья чувствовал, что это было именно так. Смерть, которую несет с собой муранча, — холодна, бездумна и безлика. Она лишена оправданий и не нуждается в них. Это смерть-стихия, самая жуткая и неотвратимая смерть, которой неважно, кого умерщвлять, и которая стремится уничтожить всех без разбору.

«Все-таки хорошо, что Инженер закрыл вторые ворота, — подумал Илья. — Так шум с поверхности почти не проникает на станцию, не нервирует и не смущает лишний раз обитателей Сельмаша».

— Чири-хи-чири-хи. Чири-хи-чири-хи… — настырно лезло в уши. Было страшно. И с каждой минутой, проведенной в этой шуршащей и стрекочущей полутьме, страх становился все сильнее.

А ведь не так давно ему казалось, что он уже не способен испытывать этого чувства.

Вспомнились слова Оленьки о том, что смерть скоро будет хозяйничать в метро. Просто так Оленька такими словами бросаться бы не стала.

Время шло. Муранча не уходила.

Достаточно было провести несколько секунд в замкнутом пространстве между внутренними и внешними воротами, чтобы понять: пришлые твари действительно обосновались наверху всерьез и надолго.

Воплей пожираемых заживо мутантов больше слышно не было, но снаружи, из-за гермоворот, по-прежнему доносились деловитое копошение, шуршание, шелест, шорох и скрежет. Смерть словно поглаживала костлявой шершавой Рукой укрытую под землей станцию. Непрекращающееся «Чири-хи-чири-хи» уже успели услышать во время дежурств на эскалаторе почти все обитатели Сельмаша.

Муранча жила своей непонятной муранчиной жизнью, и впечатление было такое, что насекомые-мутанты поселились в Ростове навсегда.

О выходе на поверхность никто даже не помышлял. Контакты с соседними станциями не поддерживались. Да и соседи, судя по всему, замкнулись на своей территории до лучших времен, в наступление которых уже почти не верилось. Весь мир сжался до размеров подземного пространства Сельмаша, закрытого мощными гермоворотами и туннельными решетками. И больше, казалось, в этом мире никого и ничего не осталось. Никого и ничего, кроме проклятой муранчи, только и ждущей возможности заполнить собою все. Абсолютно все.

Изоляция и полная безнадега — вот как можно было бы охарактеризовать это безрадостное время. С каждым днем осады отчаяние овладевало Сельмашем все больше. На станции царила гнетущая атмосфера уныния и обреченности, и крепли панические настроения, с которыми Инженер поделать уже ничего не мог. Да и не собирался он, похоже, ничего делать. Начстанции ходил мрачный, как туча. Люди жили словно по инерции, и жизнью это можно было назвать с большой натяжкой. Скорее уж — комой. Или вялым копошением погребенных заживо.