Вячеслав Шалыгин - Восход Водолея (сборник)

— В него вложено десять годовых бюджетов министерства обороны, — осторожно напомнил Хорошеев. — Не слишком ли широкий жест?

— Спасение человечества стоит любых денег, — Президент удивленно уставился на Хорошеева. — Разве это не очевидно?

— Согласен, но для меня не очевидно другое — серьезность угрозы.

— Вам принести телескоп?! — возмутился Лебедянко.

— Астероид можно увидеть в телескоп? — директор с подозрением взглянул на профессора. — Почему же его до сих пор не заметили астрономы-любители?

— Потому что он летит прямо на нас и выглядит для планетарного наблюдателя как тень размером семьсот метров на десять километров. Такой объект почти не поддается обнаружению в оптический телескоп! Он не способен заслонить собой ни одной звезды. А сам он свет не отражает. Что вас еще интересует?

— Только одно — зачем тогда вы хотели дать мне бесполезный оптический прибор? — невозмутимо ответил Хорошеев.

— Я понимаю, что служебный долг обязывает вас относиться с подозрением к любой информации, — вмешался Президент Думский, — но я лично видел на экранах систем радионаблюдения этот кирпич. Да и снимки с орбитальных станций Ареса подтверждают — угроза существует, и решать проблему следует всеми доступными средствами. Несмотря ни на какие затраты. Так можно доделать крейсер или нет? Лебедянко и Труба, вопрос к вам.

— Я знаком с конструкцией «Криптона» заочно: видел схемы, читал рапорты. Но думаю, что присобачить ему рубку от стандартного корабля можно запросто, — адмирал пожал плечами. — Это дело пяти минут. А вот электронику засунуть, ракеты подвесить и орудийные башни установить — не успеем. А без них какой он суперкрейсер? Так, действующая модель.

— Но я слышал, что корабль развивает небывалую тягу, — перебил его Президент. — Профессор, насколько нужно сдвинуть траекторию астероида?

— Если в ближайшие сутки — на десять градусов, — в глазах Лебедянко появились искорки надежды.

— А небывалая тяга — это сколько? — поинтересовался Бубнов.

— Военная тайна, — Президент усмехнулся.

— А я кто? — удивился генерал.

— Философский вопрос, — вмешался Хорошеев. — А какова масса астероида? — спросил он, обращаясь к астрофизику.

— Объект очень плотный и тяжелый, — профессор вздохнул. — К сожалению, это единственное, что мы поняли из исследований. Вещество астероида настолько необычно, что почти все наши знания и аппаратура оказались бессильны. Единственное, что можно сказать с полной уверенностью, никакие термоядерные ракеты ему не страшны. Он поглощает любую энергию, в любом количестве, как пылесос. Его не сбить с пути даже серией взрывов. Даже если вы ударите разом из всех пушек и засыплете его боеголовками! Но и когда наступит предел его поглощающей способности, взрывы просто расколют астероид на мелкие фрагменты, и метеоритный дождь…

— Слышали, уничтожит все живое на Планете, — Президент махнул рукой. — А если нажать плавно, однако с достаточным усилием?

— Ну-у… не знаю.

— Да все равно он не готов! — воскликнул Труба. — Я про «Криптон». Там ни одного компьютера еще не установили. Голая конструкция и система управления двигателями! Я буквально вчера получил текущий рапорт.

— А что еще нужно? — удивился Президент. — «Присобачиваем» рубку, выводим на ее пульт педаль газа… или что там, кнопку… и все.

— Как это все? — адмирал почесал в затылке. — А эти… системы телеметрии для стыковки, связь, поворотные двигатели… Да много чего еще! Лебедянко, что вы молчите? Это же ваша вотчина.

— С астероидом его состыкуют автоматические буксиры, а связь ни к чему, — оживился профессор. — Чтобы передачу не перехватили какие-нибудь журналисты. Если кто-то пронюхает, что мы два года скрывали такую жуткую тайну, несдобровать всем, кто был в нее посвящен. Так что фиксируем «Криптон» на астероиде и врубаем двигатели крейсера на полную тягу.

— Врубаем… — задумчиво повторил адмирал. — А кто?

— Что — кто?

— Кто врубит? — пояснил Труба. — Ведь без связи команду не дашь. Да и некому будет ее давать, если компьютер на «Криптоне» не установим.

— Тебе же сказали — педаль! — вновь подключился к беседе Бубнов. — И рубка. Пилот там будет.

— А-а… — Труба несколько раз кивнул. — Доперло!

— Что-то на редкость быстро, — ухмыльнулся Хорошеев.

— А кто пилотом-то станет? — спросил Труба, не обращая внимания на его подковырку. — И что будет после? Ведь «Криптон» от астероида клещами не оторвешь, он все топливо на тягу спалит, движки-то у него о-го-го какие, конструкции Мерсье! Они же топливо ведрами хлебают. А что помельче, запасной челнок какой-нибудь, оттуда не взлетит. Тяжело. Камикадзе будем искать?

— Нет, такие нам не подойдут, — возразил Лебедянко. — С двигателями Мерсье шутить нельзя. Ведь сам крейсер пока лишь голая конструкция.

— Рама и двигательный блок, — подтвердил адмирал. — Даже без защитного кожуха. Как доисторический мотоцикл.

— Это и плохо, — профессор вздохнул. — К подобным двигателям без защитных средств нельзя приближаться даже на километр. Они такое магнитное поле генерируют, что с ума можно сойти. В самом прямом смысле. Как показали исследования, это поле очень серьезно воздействует на психику. Усиливает любые эмоции, страхи или переживания в тысячи раз.

— Представляю, — пробормотал Труба.

— А вы умеете? — опять поддел его Хорошеев.

— Если в обычной жизни человек часто беспокоится, например, выключил ли утюг, то в таком поле он наверняка чокнется.

— Вот именно, — согласился Лебедянко. — Он может чокнуться от чего угодно. От невыносимой тоски по родным и близким, от тысячекратно усиленного желания поиграть с любимой собакой или в очередной раз полистать альбом с открытками. Чтобы оставаться на «Криптоне» длительный период, нужна очень крепкая, стабильная психоматрица. То есть пилот не должен быть ни сумасшедшим, ни фанатиком, ни склонным к истерике или капризам психопатом. Он не должен быть даже увлекающимся, таким, знаете ли, влюбленным в свою профессию или во что-то еще. Никаких ярких эмоций или душевного надлома, никакой склонности к самоубийству. Нужен абсолютно здоровый человек, сохраняющий самообладание даже в ситуации скорого светопреставления и невеселой лично для него альтернативы.

— Герой, — хмыкнул Хорошеев. — Из кино. Невозмутимый, жестокий, но справедливый.

— Герой, — согласился профессор. — Нет, действительно — герой, без иронии. Ведь только подумайте, он должен пойти на это дело, зная, что о его подвиге не догадаются даже астрономы-любители. Не будет ни награды посмертно, ни благодарности потомков, ни памятных монет с его профилем. Если мир выживет, тайна спасения человечества так и останется тайной за семью печатями, а если Планета погибнет, о герое и вовсе не вспомнит ни одна живая душа. Никто ведь не выживет.