О'Санчес - Добудь восход на закате

— Давай посчитаем, но чур, я первый. А ты нападай и оппонируй. От хорошей жизни имущество не перезакладывают, согласен?

— Безусловно.

— Стало быть, вероятность того, что после перезаклада я, наконец, выкуплю свою квартиру, невелика? Даже меньшая, нежели при первоначальном закладе, не так ли?

— В среднестатистическом случае — да, подобная вероятность ничтожна. Но у нас...

— Да. Ты у прав: «но у нас» есть сложные проценты, но «они» — банковские ростовщики — об этом не знают и предпочтут выкручивать из меня халявные денежки еще полгода, а уж потом отберут недвижимость и пустят с молотка за полную рыночную цену... Риска у них от меня никакого, ибо заложенную квартиру — ни продать, ни взорвать, ни за границу с ней не смыться...Я прав? Спорить будешь? Дадут они мне перезаклад?

— Ну... Гм... Все равно страшно. — Яблонски подуспокоился и даже словно бы сдулся телом, стал не таким кругленьким. — Давайте, я все эти будущие полгода и предыдущие нынешние семь месяцев буду получать половинную зарплату? В знак солидарности, что ли? В конце-концов, у меня пенсия, живу я теперь один...

— Не дури. Ох, и достала меня эта писанина! Слушай. Ян, я вот что подумал: в марте, где-нибудь к апрелю, поглубже осенью, расщедримся и возьмем девчушку-секретаршу, чтобы она вела всю эту трихомудию и занималась только ею, без бухгалтерии и курьерских дел, чтобы мне самому не корпеть, так я ей лучше поручу, дам подробные инструкции.

— Зачем, давайте я возьмусь?

— Нет, это работа тупая, не для тебя. Хотя и необходимая. Ты лучше вот что, ты подготовь для нее именно эту подробную инструкцию, как и что ей делать, а до этого мы с тобой решим, что и как в этой инструкции должно быть. — Яблонски распахнул глазки во всю их скромную мощь и неожиданно рассмеялся:

— Метод, методика и методология!

— Чего?

— Девушка будет методично работать по разработанной мною методике. А методику я буду разрабатывать согласно разработанной вами методологии. Был такой популярный экзаменационный вопрос у нас в институте, на котором многие сыпались: чем метод отличается от методики и методологии?

— Да? Все равно не понял ни хрена. Ну что, три минуты третьего, конвейер включился, вернемся к нашим скальпам и скальпелям...

Истинно сказано: к хорошему привыкать легче, нежели отвыкать от него.

Осенний день, дождь моросит которые уже сутки подряд. Уборщицы в вестибюле биржи не успевают подтирать за господами брокерами, мраморные полы все в слякоти, даром, что никто здесь пешком на работу не ходит, грязь ногами не толчет... Сигорд знает, он почти привык: бесплатный бюллетень с итогами предыдущих торгов ему самому придется брать из стопки, со столика у дверей, а в былые времена, перед разорением, ему уже с поклоном выдавали в гардеробе, и ему, и Яблонски. И дело не в чаевых, ибо в гардеробе их категорически не берут, но в невидимой иерархии местного народонаселения — все здесь расставлены по жердочкам. Вон, сидит в креслах некий господин Инти Гаусс: столько лет крысятничал, бессовестно обирал случайных неосторожных клиентов (постоянных у такого не было, естественно), из кожи вон лез — да никак не мог подняться в делах выше табуретки, но стал вдруг представителем каких-то саудовских шейхов, которым религия не позволяет непосредственно погружать деньги в рост!.. А денег у них — всю их пустыню можно покрыть в четыре слоя, самыми крупными купюрами... Теперь его кабинет, хотя и размерами такой же, как у Сигорда, но выходит окнами непосредственно в биржевой зал. Суперкруто для тех, кто понимает, хотя непосредственная польза в торгах от этого невелика. Но престиж, статус, а в конечном итоге — доверие... Комната для деловых переговоров у него пусть и не эксклюзивная, но вполне даже VIP, для очень узкого круга участников. Спутниковая связь, фельдъегерская почта, круглосуточное банковское обслуживание... Сигорд так и не успел туда, к VIPам притусоваться, хотя и близок был... Нынче рукопожатия у всех вялые... А раньше как клещами хватали, бодро, энергично, горячо...

— Привет, Сигорд!

— Привет.

— Как оно ничего?

— Нормально, а у тебя?

— Тоже нормально. Извини, тороплюсь...

— А, ну давай...

Февраль девяносто восьмого года не длиннее других не високосных февралей, и на десять процентов короче обоих соседей по календарю, но прибылей принес как большой: ровно двести двадцать тысяч, чуточку больше расчетных двухсот, да оно и к лучшему! Вот если бы меньше расчетных — тогда вздохи и досады были бы окрашены в более темные тона. А сейчас — в более розовые, ибо посвящены они растущим неудовлетворенным потребностям, а не текущим неудовлетворенным. Разница меж ними очень и очень велика.

— К первому марта у нас на позициях сосредоточено шесть дивизий.

— Чего, каких дивизий, Ян? Опять наш Господин Президент чего-то затеял? Теперь уже новому дураку неймется?

— Да нет! Это я так про себя обозначил наши оборотные средства, с которыми мы начинаем последний месяц первого квартала: шестьсот тысяч талеров на нашем расчетном и биржевом счету готовы к бою. На расчетном, правда, чуть побольше, но мы обременены некими обязательствами перед личным соста...

— Совсем ты чокнулся на милитаризме, я смотрю. Это ты жалкие сто тысяч талеров дивизией называешь? Батальон, да и то недоукомплектованный. Личный состав, к бою, шеренги... Что с тобою происходит, а, Яблонски? Какой-то ты такой...

— Ничего не происходит, устал я.

— Сейчас не до отпусков.

— Понимаю. И не в отпуске дело — устал я большой усталостью, стар стал.

— Брось... Стар он стал! Линду то и дело за девичьи плечи цапаешь, задушевно так... Почти по-отцовски.

— Это по привычке, а не от вожделения. Я в ее сторону ничего такого в намерениях не имею, зря вы так.

— Это ты зря, если не имеешь... — Сигорд потянулся было к пиджаку за сигаретами, но передумал, голова вдруг заболела от резкого наклона.

— Все шутите. Нет, я устал и давно хотел с вами поговорить по данному поводу...

— Если уйти — то в твоей доле еще нет миллиона, Ян. Потерпи, пока хотя бы до прежнего догоним.

— Плевать я хотел на миллионы, у меня равновесия в душе нет. Жить не для чего.

— То есть как это? — Сигорд немедленно снял автодозвон с телефона — (мэрия подождет, туда не срочно), не поленился — сам прикрыл дверь кабинета и подтащил стул в сторону Яблонски. — Что случилось, толком говори? Что, деньги?

— Не-ет, я же уже сказал, что деньги ни при чем...

— Ну, ну?..

— Не знаю, зачем я живу. Когда матушка была — вроде бы всегда я при деле, при заботе, всегда родная душа рядом... И некогда ни о чем постороннем думать, ни о будущем, ни о собственной старости, ни о деньгах тех же...

— Так, понимаю...

— Да ничегошеньки вы не понимаете! Нет, погодите! Раз уж попросили говорить, я скажу! Вы своим делом живете, оно вам отца и мать заменяет, семью и любовницу, и хобби в придачу. Идеи, вон, генерируете. А мне все по самый пепел обрыдло, я... Я не знаю, чего я хочу. Сам не знаю. Только понимаю, что мне нужен покой, стабильность, мало к чему обязывающее занятие и... размеренность, что ли... Важность, либо псевдоважность моего повседневного бытия. Но только чтобы не в шашки на дворе с такими же стариками... Шахматы с вами — не в счет, это другое. Понимаете?