Тимур Туров - Полукровка

Володя рассмеялся зло и обидно.

– Перестань ржать, – Константин показал зубы.

Палец оборотня сдвинул предохранитель.

– Этой штуке наплевать на вашу магию, – предостерегающе сказал Тинек. – Нажму на спуск, и кишки вынесет.

Володя припомнил вопль: «Стой, стрелять буду!» и догоняющего его оборотня на Рублевке. Он был уверен, что Тинек не выстрелит, но на всякий случай сказал, четко выговаривая слова:

– Боишься потерять работу? Вынеси мне кишки и потеряешь все.

Тинек сдался и опустил пистолет.

– Может, для начала Ник сойдет? – бодро предложил он.

– Ника я уже видел.

Володя рефлекторно потер ноющие костяшки пальцев.

– Люди, – фыркнул оборотень. – А еще меня собакой обзывал. Ремень пристегни.

Тинек включил зажигание. Снова загорелись фары, высветив кусок стены клуба. Володя послушно пристегнулся.

Оборотень тем временем достал мобильник и принялся набирать номер.

– Кому звонишь? – напрягся Володя.

– Спокойно, – улыбнулся Тинек, – не распрыскивай адреналин, и так дышать нечем. – И добавил в трубку: – Я везу его. Будем через час.

И дал отбой. Машина тронулась. Тинек, как всегда, сцепился взглядом с дорогой.

– Она подъедет, – сообщил он.

– Кто и куда?

– Мать твоя или ты еще кого-то хотел видеть?

– А разве она не там?

– Джинна живут землячествами, – поделился оборотень тем, что Володя знал и без него. – А тот дом, в котором ты был, это... скажем так, место для встреч с чужаками.

– Не дороговато? Особнячище на Рублевке для встреч?

– У «оранжевых» так принято, – пожал плечами оборотень. – Кто-то говорит: показуха, сами джинна отбрехиваются – мол, традиция. К себе они никого не пускают, но там, где встречают посторонних, все должно быть по высшему разряду.

– А я посторонний?

– А то нет? – оскалился Тинек пуще прежнего. – Кровь в тебе их, но этого мало. Мой дом – моя крепость. Что будет, если каждый встречный будет знать, где ты живешь? Хотя ты понимаешь, каково это.

Тинек продолжал болтать. Володя, не слушая, уставился в окно и смотрел, как плывет мимо город. Красиво подсвеченный, ночной, привлекательный, никогда не спящий, но ставший вдруг чужим и холодным, как и все остальное в этом мире.

А своего, теплого и доброго, оказывается, так мало. Еще совсем недавно ему хотелось побороть зло в себе, зло вокруг, сделать мир чище, а людей счастливее. Каждому, наверное, хочется этого в детстве. И потом хочется. Только все реже. Потому что сделать счастливым того, кто этого не хочет, нельзя. Потому что заставить блюсти чистоту невозможно.

Нельзя срубить одно дерево и посадить на его место другое, такое же взрослое и самостоятельное, но могучее и красивое. Сажать придется саженец. Молодой, слабый и способный меняться. В этом сила и в этом беда. Потому что никто не знает, как надо ухаживать за саженцем и как вырастить из него могучее и красивое дерево. Никто. И опыт прошлых лет ничего не решает.

Не по силам менять мир, пусть даже вокруг себя, – не трогай. Тронул, не ной, что что-то пошло кувырком. Может, это имел в виду папа, когда говорил о выборе решений? Чем глобальнее решение, тем больше оно затрагивает жизней. И здесь уже никак нельзя сделать хорошо всем и сразу. Потому что благо для одного становится трагедией для другого.

Если каждому мужику дать в любовницы Памелу Андерсон, далеко не каждый обрадуется такому подарку. И это всего лишь физиология. Самец, самка, сила трения и поток эндорфинов. Что уж говорить о более сложных вещах?

Тинек свернул на Кутузовский и прибавил скорость.

– Ты знаешь, что она убийца? – спросил вдруг Володя.

– Она часть системы. Своей системы. Причем часть значимая. Над ней нет кого-то, кто ограничил бы ее в методах, потому при желании она может делать все, что угодно.

Все. Например, убивать близких ему людей. Володя почувствовал, как больно сжалось сердце. Внутри снова заворочалось что-то беспощадное, всесокрушающее. Поднялось выше, ударило в голову, туманя мозг. О чем думать? Зачем думать? Они убили папу. И этим похоронили в нем самом то человеческое, что родители взращивали всю жизнь.

И на что эти твари теперь рассчитывают?

Ярость усилилась настолько, что потемнело в глазах. Кровь запульсировала в висках. Володя глубоко вздохнул, отгоняя злую бессмысленную силу. Сквозь гул в ушах проступил голос Тинека.

– Цель для нее оправдывает средства, – продолжал тот. – Цель в данном случае – ты. А средства... Ну, если бы ты не показывал, что этот Часовщик тебе симпатичен, никто бы его не тронул. Зачем? Бьют там, где больно. Там, где ты ничего не почувствуешь, бить смысла нету. Это как дети в Африке. Все про них ноют, но ведь на самом деле всем по фигу. Голодают, и хрен с ними. И если там сотню детей заморят голодом, чтобы ты перестал ужинать в дорогом ресторане, ты ведь все равно не перестанешь. То ли дело, если заморить голодом твою жену или мать.

– Они убили моего папу, – оборвал поток красноречия Володя. Пояснил зачем-то: – Моего приемного отца. Игоря.

Тинек дал по тормозам и ушел вправо, к повороту на Рублевку.

– Извини, не знал, – выдавил он, кажется, искренне.

Какое-то время ехали молча. Каждый думал о своем.

– Ты ведь бросил вызов системе, – поделился наблюдением Тинек. – Сначала влился в нее, а потом, когда на тебя стали делать ставки, решил самоустраниться. А система такого не прощает.

– Да ладно, – отмахнулся Володя. – Я в эту систему не просился, меня в нее Ник затащил. И потом, система прощает и не такое. Вот если я выйду на Красную площадь и начну орать, что президент – ублюдок, это тоже будет вызовом системе. Но максимум, что я получу, это резиной по почкам. Ну, возможно, – привлекут за оскорбление.

– Неудачное сравнение, – заметил оборотень, – но, насколько я понимаю, ты не какой-то горластый сумасшедший. Продолжая твою аллегорию, хоть она и не в тему, допустим, что ты уважаемый и известный писатель или публицист, который обстоятельно начал доказывать, что президент ублюдок. Причем миллионными тиражами. И еще так, что твое существование стало опасным для системы. Думаешь, это простят? Ты фигура, как ни странно это звучит. И либо тебя надо перетащить на свою сторону, либо уничтожить. Первое, разумеется, выгоднее. Поэтому тебя ломают. И сломают.

Оборотень говорил, как обычно, просто, без претензий на истину, но настолько буднично, что верилось каждому слову. Даже там, где с другим бы захотелось спорить, в разговоре с Тинеком почему-то лишь всплывали аналогии в подтверждение слов оборотня.

– Уже сломали, – зло буркнул Володя. – Только перестарались малость.

«Опель» съехал с Рублевки и на малой скорости покатил к распахнутым воротам. Особняк был темным, только три фонаря горели, освещая въезд, стоянку и вход в дом. Да на первом этаже светилось несколько окон.