Роман Глушков - Дрожь земли

Ипат умолк, стер с шеи кровь и тяжко вздохнул. Он говорил так, будто ни меня, ни Жорика здесь не было. Вроде как исповедовался от безысходности перед бывшей возлюбленной. По его неожиданному откровению становилось понятно: когда-то они действительно были с Динарой очень близки и, даже расставшись, все еще питали друг к другу теплые чувства. Да и взгляды, какими обменивались рыцарь и следопытка, тоже свидетельствовали о многом.

Когда раньше мне доводилось расправляться со своими врагами, я не испытывал угрызений совести, поскольку знал: я – в меньшинстве и защищаюсь, а значит, правота на моей стороне. Сегодня выдался особый случай. Желая убить заклятого врага, я по-прежнему ощущал свою безоговорочную правоту. Но после повторного вмешательства в нашу разборку Динары и всплывших вслед за этим подробностей их с Ипатом романтических отношений я вдруг впервые за долгие годы почувствовал, что, несмотря на необходимость устранить очередную угрозу, делаю что-то не так.

Вряд ли это были укусы совести – сия прежде докучливая особа давно растеряла у меня почти все зубы. Скорее в моем нынешнем душевном дискомфорте имелось нечто ностальгическое. Невольно вспомнилось, как мы, бывало, с женой вот так же разговаривали по душам, обсуждая те или иные жизненные неурядицы. Вспомнился и последний, наш самый трудный разговор перед тем, как мы под гнетом обстоятельств расстались на долгие годы. А возможно, и навсегда. Шанс вернуться к нормальной жизни у меня и прежде был невелик, а теперь он померк окончательно.

Рядом со внезапно «очеловечившимся» Ипатом и искренне сочувствующей ему Арабеской, я, занесший над рыцарем нож убийца, выглядел столь неестественно и дико, что впору было устыдиться своей звериной кровожадности. И пусть на самом деле это Ипат и Динара вели себя сейчас несообразно здешним реалиям, все равно, возникший во мне «комплекс Тибальда» позволил моей беззубой совести взять маленький реванш за все те годы, что я ее упорно игнорировал. Взять, а затем начать понемногу, как падающий снег – еловую ветку, склонять меня ко мнению нашего «правого большинства».

– С Мангустом все оказалось ничуть не лучше, – продолжил мнемотехник, когда вновь собрался с мыслями. Говоря обо мне в третьем лице, он лишний раз подчеркнул, что его слова предназначены исключительно Динаре, а на остальных присутствующих ему начхать. – Этот невидимый прыгучий гад все время опережал меня на шаг, даже когда я устраивал у него на пути засады. А сколько моих братьев на этой охоте полегло!..

– Считая и тех, кем ты сам пожертвовал ради желания выслужиться перед Командором? – ехидно полюбопытствовал я, указав на Жорика.

Узловик оставил мой вопрос без малейшего внимания.

– Никому из моих врагов еще так не везло, как Мангусту! – продолжал он, подняв глаза на Динару. – В итоге Хантеру осточертели мои хронические неудачи, и он приказал мне больше не отвлекать бойцов на эту охоту. Иными словами, превратил для меня исполнение моего обета в позорное наказание, ведь взять Мангуста в одиночку – и вовсе невыполнимая задача. Однако, как бы то ни было, я с нею почти справился. Справился, Динара, хотя это было нелегко. И если бы вчера ты не остановила мою руку в последнюю секунду, ни вас, ни меня сегодня тут не было бы. Но поскольку все обернулось именно так… Что ж, придется смириться с неизбежным и заключить с вами временное перемирие. Но при одном условии: все обещания, какие я вам здесь дам, будут аннулированы сразу, едва мы выберемся из Ангара.

– Ладно, раз остальных это устраивает, значит, и меня – тоже, – сдался я, а затем вернул нож в ножны и отпустил пленника, прекратив попирать его коленом. Но, отойдя в сторону, встал так, чтобы успеть перехватить рыцаря, если вместо заключения перемирия он бросится к своему армгану.

Не знаю, как Динаре, а нам с Жориком о вероломстве Ипата было известно не понаслышке. Впрочем, сегодня его слова, кажется, не планировали расходиться с делом. Отговоренный Арабеской от самоубийства, узловик, сохраняя пред нами остаток потрепанного достоинства, с подчеркнутой неспешностью поднялся с пола и окинул нас тяжелым взором. После чего, следуя достигнутой договоренности, угрюмо произнес:

– Не по своей воле, а лишь под давлением непреодолимых обстоятельств клянусь, что пока мы опять не обретем свободу и не увидим солнечный свет, я не направлю на вас своего оружия. А также не натравлю биомехов, если мне вдруг придется опять с ними связываться. Клянусь, что буду неотступно следовать за вами и по мере сил помогать вам в ваших поисках… Естественно, при условии, что вы не станете вынуждать меня совершать заведомо самоубийственные поступки. Взамен рассчитываю на вашу поддержку и огневое прикрытие, когда они мне потребуются. За нарушение данных мной здесь и сейчас клятв вы можете без предупреждения пристрелить меня на месте. Если у вас нет ко мне больше вопросов, значит, я закончил.

И для закрепления сказанного он коснулся правой рукой своего отличительного рыцарского знака – аксельбанта в форме Орденского герба, Кандального узла. А потом вопросительно уставился на меня, ожидая ответного слова.

– Я гербов не ношу, но все вы знаете, что для меня свято больше всего на свете, – проговорил я, когда на меня обратились взоры Динары и Жорика. – Некогда долго болтать, поэтому буду краток. Всё, только что сказанное Ипатом, в равной степени относится и ко мне. Клянусь ему в том же, в чем он поклялся нам. И если я нарушу эти свои обещания, чтоб мне вовек не выбраться из Пятизонья и не увидеть моей семьи… Я все сказал.

– Что ж, выходит, договорились, – резюмировал Ипат, выдержав для солидности паузу. И, указав на валяющийся армган, все еще с опаской поинтересовался: – Так я могу снова взять оружие?

– А кто теперь тебе в этом мешает? – пожал я плечами, сделав безразличное лицо, хотя наша с узловиком настороженность была обоюдоострой. Несмотря на принесенные клятвы, я все равно доверял ему не больше, чем он мне.

Поглядывая краем глаза на мою лежащую поверх револьверной рукояти ладонь, рыцарь подобрал армган и, не делая резких движений, приторочил тот обратно к предплечью. Минута истины, иначе не скажешь. Казалось, что воздух в тоннеле наэлектризован до такой степени, что достаточно одного неосторожного чиха, и мы с мнемотехником опять накинемся друг на друга. В какие только перипетии я не попадал в Пятизонье, но воевать плечом к плечу со своим злейшим врагом мне еще не доводилось. И, вероятно, больше не доведется. Но если нам все-таки повезет выйти из ангара, главное, не впасть в победную эйфорию и не поворачиваться к Ипату спиной. А уже там будет видно, кто из нас двоих раньше сочтет, что он освободился от клятв, и освободит от них другого.