Валерий Большаков - Наблюдатель

Трапперы вскакивали, хватаясь за клинки, но парализующие лучи валили их на землю. Раздавались отдельные крики, но ни один из них не сформировался до конца:

– Ах, ты…

– Держи! Госс…

– Слева.

– Виват!

– Именем короля!

Давид бросился на землю, упал, перекатился, вышел из кувырка, захватывая рыцаря за кольчужную шею, холодную и влажную, отбирая станнер, но и верные слуги короля тоже не дремали.

Виштальский почувствовал обморочную слабость, улавливая краем глаза отсвет за спиной. «Попали…»

Очнулся он уже привязанным к седлу долгонога. Великий космос, до каких же пор его будут вязать?!

Пока Давид валялся в отключке, успело развиднеться. Подняв голову, он огляделся. Почти все трапперы были усажены на долгоногов и привязаны к седлам – где по одному, где по двое. Между ними прохаживались рыцари, гордые своей победой. Они похохатывали и перебрасывались грубыми шуточками. Среди рыцарей, скрипящих кольчугами и облаченных в плащи, черные с серебром, суетился человечек в изгвазданном балахоне.

Давид не удивился, узнав в нем «пропавшего» Хамм-Ло. Небось удрал ночью и провел через Джанк королевских рыцарей.

– Эй, ты, шкурка продажная! – крикнул Виштальский. – Я ж тебя все равно найду, сволочь плешивая! И мордой в яму к копунам суну!

Хамм-Ло пугливо прянул в сторону, запнулся о лежачее растение и выстелился. Бравое рыцарство озвучило его кульбит радостным гоготом.

– Трогаемся! – рявкнул мужик в плаще, расшитом на груди спиралями, – отличие младшего магистра.

Рыцари подхватили под уздцы трофейных долгоногов, навьюченных пленниками, и повели за собой.

Джанк прошли по старым следам – ступали осторожно, но новых инопланетных пакостей не выявили.

Давид ехал, сильно раскачиваясь, и тупо глядел на свои руки, привязанные к луке седла. Ненависть к предателю лишила его последних сил – обморочная слабость будет держаться часа два, так всегда бывает после попадания из станнера. Ему еще повезло, что мочевой пузырь пуст, а то вполне мог бы штаны обмочить. Впрочем, он уже недели три ходит без штанов, все в юбке щеголяет. Повезло.

За пределами Джанка рыцари оседлали своих мощных долгоногов, а тех животин, что везли трапперов с ведунцами, связали одним кожаным ремнем. Вереница долгоногов растянулась почти на полмили, причем неясно было, кто унылее кивает головами – те, кто везет, или те, кого везут.

Потихоньку Давид оправился, силы вернулись в мышцы, туман в голове рассеялся. Его вниманием завладели рыцари.

Это были крепкие парни с холодными глазами и уверенными движениями. На лицах – симпатичных, твердых, сильных – Давид не заметил робких улыбок, да и задумчивость не шла гладким лбам под плоскими шлемами-тарелками. Рыцари если смеялись, так хохотали вовсю, не хихикая в кулачок. Раздражения они тоже не сдерживали, и если кто из пленников имел глупость негодовать, то гвардейцы не церемонились – били, почти не замахиваясь, но дух вышибали. Зубы тоже.

Виштальский даже позавидовал им. Рыцари никогда ни в чем не сомневались, они не знали интеллигентских рефлексий, не переживали за судьбу своих жертв. Для них всё было ясно, они всегда были готовы убивать именем короля и любую опасность встречали с улыбкой, без трепета. Рыцари переговаривались:

– Когг уже выбрал себе ведуницу!

– Ты думаешь?

– А то! Да ты глянь, как у него усы шевелятся!

– Ха-ха-ха! Когг, эй!

– Чего тебе?

– Ты на какую глаз положил? Вон на ту, черненькую?

– На светленькую!

– А вдруг откажет?

– Я ее еще спрашивать буду!

– Подтянись! Ити-Ло, врежь тому рыжему!

– Шипит, зараза… На-ка, откушай, смазка для меча!

– Еще раз цвиркнешь, сволочь, все свои зубы выплюнешь! Понял?!

После полудня пленников завели за частокол большого военного лагеря, где ровными рядами стояли палатки.

– Снимай колдунов! – раздался зычный голос. Трапперов и сочувствующих сгрузили, бросая прямо на землю. Измученные люди кое-как садились, прислоняясь друг к другу спинами, чтобы не упасть. Давид, когда ему развязали руки, спрыгнул сам. Ноги у него подкосились, он рухнул на колени, но встал – медленно, делая одно движение за другим. Тело начинало слушаться.

– Влипли, да? – услыхал Давид знакомый голос и обернулся.

Зесс сидел в пыли, вытянув ноги, и хрипло дышал, утирая ладонью пот со лба и размазывая грязь по лицу.

– Ничего, – оскалился Виштальский, – отлипнем!

Рыцари быстро выстроились, затем из-за их спин показался пожилой, но неслабый дядька с кривым мечом в щедро иззолоченных ножнах. Его черный плащ был богато расшит серебряными позументами. Это был комит, то бишь граф.

– Ваше великославие! – грянул младший магистр. – Заблудшие пойманы и доставлены!

Благосклонно кивнув, комит обратил лицо к трапперам.

– Слушайте меня, вы, заблудшие, – проговорил он брюзгливо. – Его высокородие приказал всех вас казнить, но Большой Жрец был милостив. Можете сами выбрать свою судьбу. Слушайте все! Или вы становитесь в ряды слуг короля, или. Самых твердолобых уведут в подземный город у Красных Скал – будете там возносить зов, пока не сдохнете в вечных сумерках!

– Зесс, – сказал негромко Давид, – не вздумай выеживаться! Пойдем служить венценосному ублюдку, понял?

– Ты думаешь? – В голосе траппера прозвучало сомнение.

– Я не думаю, я знаю! – отрезал Виштальский. – Хочешь что-то изменить в этой жизни – живи!

– Ладно, уговорил.

Пожилой комит оглядел трапперов и спросил:

– Итак, кто хочет прогуляться к Красным Скалам? Есть желающие?

Трапперы хранили угрюмое молчание. Потом, с трудом поднявшись, вышел Лосс.

– А если мы наденем кольчуги и черные плащи, – спокойно спросил он, – то нам, что, за своими же придется охотиться?

– А ты предпочитаешь быть жертвой охотника? – ухмыльнулся комит.

– Я предпочитаю остаться самим собой, – по-прежнему спокойно сказал Лосс. – Скакать да на мечах биться – это не для меня. – Обернувшись к Зессу, он печально измолвил: – Прощай, сынок.

– Отец, не надо!

– Надо, Зесс. Надо! Только не иди за мною, выбери себе иную тропу. Прощай.

Лосс спокойно вытащил из рукава длинный и тонкий ритуальный кинжал.

– Отец!

Давид вцепился в Зесса. Тот рванулся, но обмяк.

– Отнимите нож у старого дурака! – приказал комит.

Рыцари бросились к Лоссу, но тот уже всадил острие себе в грудь, рывком прокалывая сердце. Вздрогнув, он поник и упал, складываясь, разбрасывая руки, обращая лицо к небу.

Давид поморщился.

– Что рожу кривишь? – неожиданно взъярился комит, углядев его гримасу.

– Я привык уважать старость, – ответил Давид.

– А, так ты тоже жаждешь провертеть лишнюю дырку в пузе?

– Все там будем, – философски заметил Виштальский. – Но я не тороплюсь.