Валерий Большаков - Наблюдатель

Чудовище лежало на воде, подергиваясь и трепеща – вольтажу хватило…

Григорий снова перевел рукоятку в нейтраль. Трески стихли, шаговое напряжение пропало, и студент опустился на песок. Из рощи слышались возбужденные голоса, по лагуне мчалась пара катеров, но ничто уже не трогало Григу. Равнодушно водя глазами по недвижному чудовищу, он заметил молниевидный шрам. Это был Альбус – так зоопсихологи называли одного из сбежавших чудищ. «Карахаупо» доконал Панурга.

Грига пожал плечами – одним Альбусом больше, одним меньше… К туше подобрался Ксенин робот, осмотрел тулово, обло и озорно, и доложил, что кальмар сдох. Грига согласно покивал.

Перед ним опустилась на корточки Ксеня. Стряхнула с его волос песок и сказала:

– Спасибо, Гриша.

Гриша окаменел. Его покинули мысли, у него отказали эмоции, его более не посещали желания. Григорий смотрел, не отрываясь, на Ксенину грудь и улыбался.

– …Вот так оно все и было, – проговорил Зикунов. – С тех пор я мясо кальмара в рот не беру. Как нюхну – так и вспомню.

– Пошли спать, а? – пробормотал Рич. – Сутки, то есть, как бы, на ногах.

– Пошли, – поддержала товарища Вита.

Усталые и довольные, друзья расползлись по палаткам. Ночное море вздыхало и сдержанно шумело, а в ясном небе наливались ртутным сиянием две круглых луны.

Боку разбудили непонятное хрюканье и громкие всплески. Сев, девушка протерла глаза. Луны светили как прожектора, заливая тент ярким голубоватым светом и очень четко обрисовывая шевелящиеся контуры, как в театре теней. Спросонок Вита не могла разобраться, что ей «показывают» луны, а когда поняла, то помертвела – тень отбрасывали щупальца тех мерзких головоногих, что копошились за линией прибоя.

Она спешно ткнула пальцем в перепонку, та лопнула – и поток теплой воды хлынул внутрь, сбивая девушку с ног. Вита завизжала, больше от неожиданности, чем от страха, поднялась – вода стояла по колено – и бросилась к выходу. Шлепнув по надутому тенту, сунулось мокрое щупальце. Коснулось ноги Виты и мгновенно обвилось, сжало – и дернуло с силой. Закричав, Бока упала в воду, погружаясь с головой, вынырнула и стала колотить кулаком по скользкому и слизкому.

– Пусти! Пусти, гадина!

Из тени палатки сверкнули два желтых диска – глаза чудовища – и раздалось утробное хрюканье. Завоняло аммиаком.

– Витка! – проорал невидимый в ночи Грига. – Пригнись!

Девушка молча присела, судорожно вдыхая и отплевываясь. Ослепительный луч прошил светлую ночь, подрезая бок палатки и впиваясь в блестящую бугристую тушу. Один глаз чуда-юда погас, кожа, словно жиром смазанная, лопнула, и фонтаном брызнула черная вонючая жижица. Тонкое щупальце, стиснувшее ногу Виты, медленно разжалось.

Всхлипывая, Вита быстро отползла. Привстав, она побежала, спотыкаясь о разлезающиеся снопы водорослей. Выбежав на сухое, Бока обернулась и задохнулась от ужаса – десятки круглых глаз смотрели на нее из воды, будто тусклые фары. Спокойная вода приливала, подтянутая сдвоенным притяжением лун, и волновалась, горбилась множеством бугристых выпуклостей – моллюски перли на берег, словно брали его приступом. Усиленное хрюканье и харканье, плески и хлюпы озвучивали кошмарное нашествие.

Подбежал Грига в шортах, натянутых шиворот-навыворот, и вскинул бластер. Прерывистая струя плазмы, калящаяся желтым цветом, ударила в десятиногую тварь и пробила ее, как мешок с тухлятиной.

Сгребая потоки песка с дюны, скатился Лобов. В руках его поблескивало оружие.

– Глаза! – рявкнул он.

Вита зажмурилась, но и сквозь веки пробивалось бледно-фиолетовое полымя разряда. Вслед за вспышкой ударил короткий гром. Девушка открыла глаза и досмотрела, как десятиног вспыхнул – весь, с головы до кончиков щупалец, превращаясь в сполох. Один пар остался.

– Бей их, ребята! – закричал Рич, подпрыгивая на песке. – Огонь!

Импульсы бластеров, лучи лазеров-гигаваттников, разряды дезинтеграторов били залпами и поодиночке, истребляя океанскую нечисть. В воздухе повис острый запах озона, мешаясь с вечными ароматами соли и гниющих водорослей.

– Мадемуазель, вы в порядке? – крикнул Пиньон.

– Да, шеф! – откликнулась Вита.

– Парни! – подозвал Лобов. – Все палатки закрыть, девушек и женщин проводить до тех круглых домов. И матрасы не забудьте! Николя, бери своих – прочешем дюны! Всё, что с буграми и щупальцами, – под луч!

– Есть, мон женераль! – браво ответствовал Пиньон.

– Это всё Грига накаркал! – радостно провопил Сидоровс. – Понарассказал про кальмаров!

– Молчи, наше всё!

Вита Бока вздохнула с облегчением. Всё в порядке, она среди своих. И только слой слизи на ноге, сохнущий и стягивающий кожу, напоминал о ночном происшествии.

А вверху, на беззвездном небе, сияли две луны, сростясь боками и обернувшись куклой-неваляшкой. «Интересно, – подумала девушка, – Дава спит сейчас или смотрит на луны? А если его взгляд отразится от лун, попадет он в мои глаза?..»

Черная ночь опустилась на Хассе – излюбленный венценосцами цвет закрасил небо и выткал звездный позумент. А вот улицы никак не хотели погрузиться во мрак и тишину. Тысячи факелов озаряли стены дрожащим светом, отбрасывая в проулки шаткие тени и высекая блики в окнах – курредаты отмечали коронацию императора Вантасса.

Неразличимая человеческая масса растекалась между каменными громадами домов и храмов, факельщики орали здравицы, пели гимны и просто вопили от избытка чувств. Голоса сливались в смутный, неразборчивый гул – только это и отличало факельное шествие от плавного течения реки, несущей на себе поток огней на плотиках, как в День Памяти Павших.

– Они бы так же радовались, – несмешливо фыркнул Свантессен, – если бы вместо коронования объявили мое низложение! Охлосу с демосом безразлично, за что пить перебродивший сок ягод квим – за упокой или во здравие, лишь бы выдержанное глотать, да осветленное.

– Не уважаете подданных, мой император? – тонко улыбнулся Давид.

Его величество пожал плечами.

– А за что их уважать? – спросил он.

Широко шагая, так, что полы сутаны развевались, шелестя и прихлопывая, император подошел к окну и затворил тяжелую свинцовую раму со множеством мутных стекляшек, вделанных в переплет. Рама встала на место, и сделалось тихо.

– Вот что, Тавита Вишту, – усмехнулся Свантессен. Его сухое лицо, обращенное к окну, осветилось красноватым отблеском, и профессор ксенологии стал похож на Мефистофеля, кривящего губы в демонической улыбке. – Признаюсь, когда я впервые услышал о том, что ты… что тебя занесло на Маран-им, то испытал немалое раздражение. Зачем мне, думаю, еще и эта головная боль? Однако время прошло, и голова моя перестала болеть.