Юлия Латынина - Нелюдь

– Я должен это изучить, – сказал Ли, – езжай домой.

– Я могу подождать здесь.

– Езжай. Это долго. Вон, возьми розу… в честь своей победы.

Старик ткнул пальцем в комм и прокричал что-то хрипло на одном из древних языков Земли.

Вскоре Родай появилась в садике уже без салатового халатика, в белых брюках и цветной блузке. Она остановилась перед стариком, почтительно склонив голову. Один из сопровождавших ее лаборантов вынул огромный садовый секатор и почтительно подал его Живоглоту.

«Блюдечко» поплыло над кустами. Старик наклонился, выбирая самый свежий цветок, и через мгновение щелкнул ножницами. Потом подплыл по воздуху к женщине. В руках его покачивалась длинная зеленая ветка с алым бутоном на конце. Прямо из самой ветки, под черешками на стволе, отходили большие треугольные шипы, и капли росы застыли на зеленых листьях. Старик с поклоном вручил розу Родай Син, и она зарделась.

Аудиенция была закончена. Солнце било с неба прямой наводкой. Станис Трастамара шел по дорожке к машине, чувствуя, как его шатает от усталости.

У арки, заплетенной настурциями и клематисами, Трастамара вдруг приостановился. Родай уже садилась за руль. Розу она бережно пристроила рядом.

– А если бы император Чеслав был жив? – вдруг спросил Трастамара, – все было бы по-другому?

– Да, – жестко отрезал старик.

Помолчал и добавил:

– Ты знаешь, со времени Большой Войны мы не совершили ни одного открытия. Инкубатор нельзя считать открытием. Это просто плагиат. Плагиат физиологии барров. Почему-то… все остальные открытия мы совершили на этой грязной маленькой Земле… Где кучи демагогов убеждали кучи глупцов, что нет выше вещи, чем право глупца на жизнь.

«Блюдечко» развернулось. Белый силуэт старика поплыл прочь, – в восходящее солнце и цветущие розы.

Родай и Станис вернулись в казармы под утро. Там у нового начальника службы Опеки Империи, наследстенного генерала Станиса Александра Рашида Трастамары была чистая двухкомнатная квартира с огромной студией и широкой кроватью. Они занимались любовью, и Станис думал, удастся ли им зачать ребенка и сколько датчиков запрятано в стенах. Он проспал три часа, а когда он проснулся от истошного писка комма, он вышел в студию и увидел, что вчера они забыли поставить розу в вазу.

Она лежала на столе и выглядела неважно.

– Хочу воды, – сказала роза и замолкла.

Тони Аркадис, таможенник двенадцатого терминала, вышел из бара далеко заполночь. Аритромин в его крови притупил чувство реальности: Тони казалось, что тело его поросло белым пухом, как у барра, и что он парит в воздухе. Тони забыл все: он даже забыл, что предыдущая лейстомерия прожила в его крови всего пять дней.

За порогом забегаловки его ждали трое: заметив Тони, один подошел к нему и без лишних слов врезал в пах. Тони ойкнул и кувыркнулся в услужливо подставленные сзади щупальца. Чудовищная сила чуника сплела руки, вдавливая локоть в локоть, Тони шлепнулся коленами в грязь.

– Деньги!

– А?

Физическая боль мешала Тони сосредоточиться. Чем хуже было его телу, тем больше наркотика выделяла лейстомерия в кровь: чем больше наркотика выделялось в кровь, тем меньше Тони был способен правильно воспринимать происходящее.

– Ты, задница ттакки! За тобой должок – двести эргов. Забыл? Ты мне на пальцах клялся, что сегодня отдашь!

– Я… Мне… Мне обещали заплатить – за растаможку. А поставка сорвалась. Завтра…

– Завтра ты заплатишь двести пятьдесят. Послезавтра я тебе яйца отрежу.

Гибкие щупальца расплелись: Тони упал носом в грязь.

Когда Тони добрался до своего дома, его всего трясло. Он знал, что ночные приятели не шутили: к карточным долгам во все времена и на всех планетах относились куда как серьезно. Деньги были нужны к завтрашнему вечеру. Денег не было. Зато были жучки. Жучки, которые Тони с приятелем сажали на чемоданы путешественников, имевших несчастье пройти через таможню Тони.

Обычно Тони выбирал под жучок людей видимо зажиточных и мирных: именно такие ожиревшие буржуа, привлеченные репутацией Ярмарки, прилетали сюда для заключения деловых сделок и непременно соблазнялись на какую-то контрабанду. Дешевые кружева, говорящие цветы, лейстомерии, чианский янтарь и прочие невинные развлечения. Будучи уличены, эти благообразные джентльмены, карьера которых рушилась из-за сущего пустяка вроде пары метров псевдоживых кружев, становились перед таможенником на колени, плакали, причитали, и умоляли его принять в качестве компенсации деньги куда большие, чем те, что могли за кружева выручить.

Самоуверенный бизнесмен с сыновьями и собакой, проследовавший через терминал номер двенадцать, показался Тони вполне подходящей жертвой.

Вот только у Тони не было времени ждать неделю или другую, когда этот парень вздумает распрощаться с гостеприимной Ярмаркой. Соблазнительные чемоданы из желтой натуральной кожи, явственно обличающие в их владельце человека сытого и зажиточного, скорее всего, стояли в номере совсем одни, в то время как бизнесмен гулял по своим бизнесменским делам.

Надо было прослушать жучок, убедиться, что хозяина нет – и забрать чемоданы.

В светлой комнате на втором этаже баррийского дома Эйрик ван Эрлик собирал вещи. Чеслав бесцельно вертел в руках тяжелый десантный «Шквал», – шесть стволов, собранных в один пакет на вращающейся оси, скорострельность – тысяча восемнадцать импульсов в секунду, дальность прицельного огня – полтора километра, оружие категории «с», строжайше запрещенное для гражданских лиц, частных охранных предприятий и любых государственных структур, в составе которых позволено находится чужим.

Осознавал Чеслав или нет – но оружие было направлено в сторону Дом Келена, свернувшегося тут же, на циновке, в привычном уже виде ньюфаундленда. С лужайки доносился детский смех и шорох крыльев – А_рета, или, как правильней было говорить, Драгоценный_цветок, играла в салочки с Денесом.

– Откуда вы взяли эту игрушку, Эйрик? – полюбопытствовал Чеслав.

– Не твое дело.

Всего за неделю манеры юноши удивительно изменились. Он больше не вздрагивал, посадив пятно на дорогие брюки, и не пытался вскинуть руку в приветствии, завидев в людном месте портрет императора. Но его худощавое тело по-прежнему двигалось с плавной грацией мастера боевых искусств, и его серые глаза были по-прежнему как непроницаемая броня, огораживавшая его от мира.

– Подпольная торговля оружием? Думаю, это как раз мое дело, ван Эрлик.

Эйрик пожал плечами.

– Слишком много народа хотело бы видеть мои глаза в баночке на своем столе, – сказал Эйрик. – Пока на нас охотятся Дети Плаща, у меня в кармане будет кое-что понадежней носового платка.