Роман Глушков - Меч в рукаве

Естественно, разыгравшийся в эти дни бурный роман между Мефодием и его новой подругой из шестьдесят первого сектора не остался не замеченным ни для покинувшего «больничную койку» Мигеля, ни для прочих Исполнителей, ни тем более для всевидящих и всезнающих смотрителей. И если вторые и третьи предпочитали деликатно этого не замечать, то Мигель пройти мимо такого вопиющего факта неуставных взаимоотношений был попросту не в состоянии.

– Я так и знал! – заявил он, заглянув как-то вечером в огороженный ящиками отсек, где с недавних пор обитали Мефодий и Кимберли. – Чутье меня опять не обмануло! Я как вашу парочку в первый раз увидел, так сразу и понял – эти двое просто друзьями не останутся.

– Заходи, – пригласил наставника Мефодий. – Мы тут ужин готовим. Есть хочешь?

– Хочу, – признался Мигель, – потому, пожалуй, зайду на стаканчик «Дом Периньон» и на ломтик… что там у вас?.. На ломтик осетрины.

Мефодий сбегал в посудомоечную за третьим бокалом и столовым прибором.

– Вот смотрю я на вас, влюбленная молодежь, и вспоминаю годы, когда… – начал было Мигель, осторожно усаживаясь с тарелкой и бокалом на перевернутый ящик; раненая нога у него сгибалась плохо, и это доставляло Мигелю массу неудобств.

– Началось! – умоляюще закатил глаза Мефодий. – «…Когда придворные красавицы присылали мне записки, пропитанные духами, а сам я крутил роман с фрейлиной Луизой при дворе Филиппа Анжуйского…»

– Я тебе уже рассказывал эту историю? – удивленно вскинул брови Мигель.

– И не один раз! – подтвердил Мефодий. – Только фрейлину почему-то зовут то Луиза, то София.

– Луиза, София… – отмахнулся Мигель. – Какая теперь разница! Дело не в этом, а в том… Ну вот, сбил меня с мысли! – И Мигель с показной обидой залпом осушил бокал шампанского, после чего пристально посмотрел на пустой бокал и произнес: – Нет, останусь, пожалуй, на два стаканчика «Дом Периньон» и на два ломтика осетрины…

Кимберли с очаровательной улыбкой налила гостю еще одну порцию. Мигель улыбнулся ей в ответ:

– Сеньорита, клянусь, не будь ваше сердце занято, я бы уже валялся у ваших ног!.. Простите за нескромный вопрос: а между вами это серьезно или так, на время каникул?

– Время покажет, – уклончиво ответила Кимберли и покосилась на Мефодия – этот вопрос они друг другу еще не задавали, просто наслаждались общением, не делая никаких прогнозов на будущее.

– Наш новый Глава Совета всегда поощряет тех, у кого это серьезно! – заметил Мигель. – Знавал я одну парочку, когда только-только в пятьдесят пятый перевелся…

В «дверь» отсека заглянул Энтони:

– А, вот вы где попрятались!..

– Стучаться надо, когда в приличные дома заходите! – сделал ему замечание Мигель.

Энтони не обратил на Мигеля никакого внимания.

– Быстрее в обеденный зал! – распорядился он. – Прибыл связной от Совета.

Связным оказался смотритель Иошида. Исполнители собрались в главном зале и расселись на резных стульях, которые в «мирное время» принимали почетных посетителей этого гостеприимного заведения. Смотрители разместились вместе со всеми, поскольку организовывать президиум на подпольном собрании было излишней роскошью.

Первым делом Иошида сообщил, что выжившие члены Совета, включая Гавриила, пребывают в добром здравии и желают того же всем остальным.

– Вижу, смотритель Малкольм, компания у вас здесь подобралась интернациональная, – подметил Иошида, разглядывая собравшихся перед ним Исполнителей. – Передаю от Совета и от себя лично соболезнования всем потерявшим товарищей и командиров. Враг оказался сильнее, чем ожидалось, но уверяю: нас это не остановит. А теперь я хотел бы перейти к основному.

Совет смотрителей набирал новых членов взамен погибших, и первая новость Иошиды гласила, что смотритель Бегущий Бизон принят в состав Совета и должен немедленно отбыть в гренландскую штаб-квартиру.

Вторая новость касалась местной «партячейки». Она предписывала любыми усилиями сберечь агентурные сети, вплоть до насильственного переселения агентов в другие районы. Также следовало возобновить прежнюю деятельность, но только в глубоко законспирированной форме: с постоянной сменой адреса «конторы», с постоянной слежкой за посещающими сектор юпитерианцами, однако без вступления в открытую конфронтацию. Ну и, разумеется, по мере возможностей продолжать выявлять потенциальных кандидатов в агенты и Исполнители, к которым теперь относились и те землекопы, чей мозг по той или иной причине не подвергся воздействию юпитерианской аномалии.

– Только берегите ваши жизни, – наказал Иошида Малкольму. – В трудную минуту лучше отступить и затем продолжить бой с новыми силами, чем идти на геройство. Помните об этом, Исполнители, чей сектор стал передним краем нашей обороны!.. Да и все остальные, впрочем, тоже.

Третья новость Иошиды как раз была предназначена для всех остальных. В канадском порту Галифакс, подальше от ставшего похожим на полигон Отдела Зеро Нью-Йорка, был куплен рыболовецкий траулер. Покупатель, один из членов Совета, настаивал на увольнении старой команды и передаче траулера своей, которой, как нетрудно было догадаться, должны были стать оставшиеся на чужой территории Исполнители.

Исполнители оживились – такой способ возвращения на родину показался им оригинальным. И все бы ничего, да вот моряк среди них выискался лишь один, и тот последний раз ходил в море тогда, когда только-только стали входить в обиход паровые котлы. Как дисциплинированные Исполнители, команда судна, конечно, получалась спаянной, но как моряки они могли вести его только в одном направлении – ко дну.

Иошида одарил всех сдержанной улыбкой и пояснил, что как раз эту проблему он и будет здесь решать.

Нью-Йорк покидали под видом туристов, следующих к Ниагарскому водопаду. Разделять силы Иошида не позволил – команда должна была прибыть в Галифакс одновременно и в полном составе. Разбегаться же решили только в случае крайней опасности.

Глядя в окно автобуса, Мефодий постарался вспомнить на прощание какую-нибудь песню о Нью-Йорке, но его музыкальных познаний для этого оказалось явно недостаточно. На память пришла только Валерия с ее «Я люблю Нью-Йорк», однако, проведя столько времени в этом недружелюбном городе, Мефодий не смог согласиться с Валерией – полюбить Нью-Йорк ему не удастся уже никогда. И все равно пропадающие в туманной дымке заката манхэттенские небоскребы вызывали тоскливое чувство, какое обычно вызывает прощание со всяким местом, с которым осталось очень много связано.

– О чем грустишь? – спросила Кимберли, прижавшись покрепче к плечу Мефодия.

– Этот город… – произнес Мефодий, не отрывая взгляда от окна. – Он столько причинил нам зла, а все равно уезжаешь – и кошки скребут на душе…