Олег Дивов - Стальное сердце

– Танюшка… – Он поцеловал ее, поставил на ноги и повернул было лицом к коллегам, но девушка упала на корточки и обняла за шею собаку, которая тут же попыталась, радостно подвывая, облизать с ее лица косметику.

– Это любовь! – объяснил присутствующим Смолянинов. Девушка бросила на него снизу вверх задорный взгляд и распрямилась. Собака уткнулась ей носом в колени, продолжая исступленно вилять задом. Студенты вокруг смотрели кто на девушку, кто на собаку. Вдали кто-то восхищенно аплодировал.

– Господин Зайцев, господин Смолянинов, Таня, – представил их друг другу Ларин.

– И Чуча! – заявила девушка. – Привет!

Журналисты дружно раскланялись.

– Ну что? – обернулась девушка к Ларину.

– Пошли? – заговорщически подмигнул он ей. – Вы извините, мы пошли. И спасибо, господа. Я ваши советы учту. Думаю, я даже им последую. Счастливо. Увидимся, да, Олег?

– Я тебе позвоню на той неделе, – кивнул Зайцев.

– Берегите себя, – улыбнулся Смолянинов, хищно глядя на девушку.

– До свидания, – улыбнулась Таня в ответ. – Эй, ты! – Она пихнула коленом Чучу. Собака подняла голову и оскалилась. Это было очень похоже на улыбку. Таня пошарила рукой под курткой у Ларина, выдернула поводок у него из-под пояса и застегнула карабин на кольце ошейника собаки. Ларин еще раз кивнул друзьям, обнял Таню за плечи, и троица двинулась за угол. По меньшей мере половина толпящегося во дворе народа смотрела им вслед.

– Что ты думаешь об этом? – спросил Смолянинов.

– Ларина здесь терпеть не могут, – ответил Зайцев. – Она самая красивая девушка на его курсе. А может, и на всем факультете.

– Да нет! – отмахнулся Смолянинов. – Что ты думаешь о психотронике?

Зайцев удивленно посмотрел на него.

– Что с тобой, Кир? Ты же всегда говорил, что это бред…

– А я и сейчас так считаю.

– Ну и…

– Почему такие вот ребята, молодые, чистые, как Тимка, как этот…

– А мы с тобой, значит, старые и грязные?

– …почему они так настырно лезут туда, куда не надо? – закончил мысль Смолянинов. – Хоть им кол на голове теши.

– Во-первых, они еще не профессионалы. Во-вторых, они работать не хотят. В-третьих, им очень хочется нахрапом пролезть в знаменитости. Мне продолжать? – спросил Зайцев неожиданно жестко.

– А ты злой, оказывается, Заяц, – искренне удивился Смолянинов.

– Ты видел хоть раз, чтобы Костенко дежурил по отделу? Или в типографию бегал, или «свежей головой» был? Ни разу. И Витька – это Костенко номер два. Он скорее в психушку готов, чем за станок.

– Заяц, ты очень злой! – сообщил ему Смолянинов. – И ты циник!

– Такие из принципа ставят перед собой задачи, на которые нет ответа! – гнул свое Зайцев, потихоньку разъяряясь.

– Фу! А еще Зайцев! Волчара ты позорный!

Зайцев сник.

– Я хочу понять, отчего мы с тобой не беремся за такие дела, – объяснил Смолянинов. – А если беремся, то не доводим до конца. У тебя сколько публикаций было по «Программе «Зомби»?

– Ну, восемь… или девять.

– Кстати, у Костенко ни одной.

– Нет, была одна. Первая. Там стояли две подписи – моя и его.

– Вот именно. У него, который все придумал, одна. А у тебя двадцать. И он в больнице, а ты здесь. Почему? Сказать?

– Ну скажи. Тоже мне…

– Потому что его интересовал результат. А тебя – публикации. Ты как только уперся в стенку и понял, что писать больше не о чем, сплавил тему на сторону. Ларину вот этому. А Тимке нужен был результат, он боролся за идею, понял?

– Ну и что? – резонно спросил Зайцев.

– Да ничего! Просто ты профессионал, а он нет. Вот и все.

– Так я это сам говорил.

– А я с тобой и не спорю.

– А о чем мы тогда?..

– Я разобраться хочу, – жестко произнес Смолянинов.

– Ладно. – Зайцев невоспитанно сплюнул под ноги и прикурил новую сигарету от окурка. – Понял я тебя, Кир. Понял. Значит, так. Рассказываю один раз. Я сплавил эту тему Ларину потому, что почувствовал, что мне страшно. Все, я это сказал. Вслух. Ну что, съел?

Смолянинов молчал.

– И потом, там действительно был тупик, – объяснил Зайцев. – Я на самом деле уперся в стену. Дальше информация кончалась. Меня футболили из инстанции в инстанцию, никто не хотел со мной говорить. Ну, я и…

– Нашел того, кому было не страшно, – кивнул своим мыслям Смолянинов.

– Пожалуйста, – развел руками Зайцев. – Пожалуйста.

– Олежка, тебя ведь никто ни в чем не обвиняет, – улыбнулся Смолянинов. – Извини, я просто что-то задумался обо всем этом… Мне казалось, что у тебя есть ответ. А ты и сам ничего понять не можешь.

– Страшно было. И Костенко тоже боялся. Он сам мне говорил. Да все боялись, Кир! Все! Даже Гульнов боялся, который вообще был в стороне. Знаешь, как он озверел, когда нас цензура прикрыла?! А ведь он неспроста тогда рогом уперся. Он тоже понял, какая это страшная тема и как больно за нее можно получить. А Тимофей, между нами говоря, повел себя, как сука высокомерная! Глядел на нас свысока и хихикал – мол, побойтесь с мое, мужики… Он-то думал, я этого не вижу…

Смолянинов встрепенулся и хитро глянул на хмурого Зайцева.

– А пошли-ка мы с тобой кофейку долбанем! – процитировал он шутку с факультетского капустника.

– По чашечке! – подхватил Зайцев.

– Кружечек по восемь! – завершил диалог Смолянинов.

– Пошли, – кивнул Зайцев и снова погрустнел. – Тимку помянем.

– Помянем, – согласился Смолянинов. – Хреново без него. И не так уж чтобы очень близко я его знал, а вот… хреново.

Они вышли на проспект Маркса (или теперь Моховую?) и молча двинулись к метро, наклонившись вперед, навстречу внезапно подувшему ветру.

– «Если рассудок и жизнь дороги вам, держитесь подальше от торфяных болот, особенно ночью, когда силы зла безраздельно властвуют над миром», – вдруг процитировал Смолянинов. – Я сказал это Костенко почти два года назад. Как раз после самой первой вашей публикации. Сейчас вот вспомнилось…

– Я тебе соврал насчет психушки, – пробормотал Зайцев. – И тебе, и Витьке, всем соврал.

Смолянинов остановился так резко, что Зайцев по инерции проскочил вперед. И останавливаться не стал. Смолянинов догнал его и крепко взял за воротник.

– Пошли, пошли, – сказал Зайцев, неприязненно морщась. – Пива очень хочется.

– Так что же с ним на самом деле?! – грозно вопросил Смолянинов, мелко тряся Зайцева за воротник.

– Удрал он! – рявкнул Зайцев, вырываясь. – Сбежал! Сбежал!!! Бросил все и рванул! И в психушке не он, а его мать! А отец застрелился, понял?! С собой покончил! Ясно тебе?!

– Откуда ты… – пробормотал Смолянинов, выпуская зайцевский воротник и снова останавливаясь. Зайцев тоже встал. Прохожие на него оглядывались.

– К Гульнову кагэбэшник приходил, – сказал Зайцев устало. – И ко мне тоже. Все напугать пытался – государственная тайна, измена Родине…