Алексей Поганец - Дикий [litres]

Тут набегалась Остроухая. И, как всегда, окольными путями начала расспрашивать про вход. Спросила бы в лоб: «Не знаешь, где вход?» Я бы ответил честно. Не люблю врать без надобности. А так я отвечал почти честно.

– Ты не знаешь, тут поблизости обвалы или пещеры есть?

– Не, не знаю.

– Может, слышал от кого про пещеры?

– Не. Не слышал.

– Ну, может…

– Не, не может.

– Да, без техники мне тут делать нечего.

– А что такое техника?

– Ну, это большие машины, такие же, как и большая железная птица, на которой я прилетела.

– Ты, наверное, великая колдунья, раз умеешь управлять большой железной птицей.

– Да, я дитя богов, спустилась с неба, чтобы помочь твоим людям.

– Ты с дедушкой своим связалась? А то он все железные птицы об эту свалку поломает, пока тебя будет искать.

– Откуда ты знаешь, что я могу связаться, да ты… У тебя же коммуникатор и нейросеть стоит. Ты же сейчас в сети сидел общался, а не с богами. Ах ты…

Я не выдержал и рассмеялся. Она набросилась на меня с кулаками.

– Тише, тише, дитя богов! А то прибьешь меня, мы отсюда не выйдем совсем, а деда твой сюда не раньше, чем через месяц пробьется.

– Да иди ты.

– Ты обещала меня слушаться.

– Да пошел ты.

– А я твоему дедушке расскажу, что ты слово свое не держишь.

И она снова налетела на меня, дубася кулачками.

– Ладно, пойдем, а то местные действительно тебя могут пристрелить.

– А ты что, еще и не местный?

– У тебя как, кстати, с припасами?

– В боте. Либо сгорели, либо местным достались.

– Плохо, у меня три пайка и десяток пищевых таблеток.

По карте проложив наш маршрут, я скорректировал его так, чтобы наш путь проходил как можно чаще мимо водоемов. Кстати, идти нам нужно дальше вверх, через вершину этой горы. Вот это не совсем радовало. Это же опять идти в гору.

Первое чувство на вершине горы – это разочарование. Поднявшись сюда, предполагаешь красивый круговой обзор. На самом же деле вся верхушка горы заросла деревьями. И видно вообще ничего не было. Подумывал даже залезть на дерево. Но наверху кроны только усиливались, сквозь них точно ничего видно не будет. Один раз был просвет в деревьях. Я сходил туда на разведку. Больно-то ничего не видно, к обрыву вплотную не подойдешь. Все заросшее кустарником. А то, что видно, это склоны соседних гор.

Дорога резко сворачивала, уходила вправо, на восток, вдоль по вершине, туда нам не нужно. Открыл карту. Нам на северо-запад, пришли мы с юго-востока. Так, а за горами сразу река. Довольно широкая. Не Волга, конечно, но намокнуть придется. В нужную нам сторону вела еле различимая тропинка, но радовало то, что она шла вниз. И да, если идти напрямую, то придется на еще одну вершину подниматься. Нужно обойти чуть западнее, чтобы быстрее выйти к реке. К счастью, тропинка в ту сторону идет вроде. Тут вон как все дорожки изгибаются, сразу не поймешь. Самое главное, тут нет агрозон упавших кораблей. А вот за рекой придется полавировать, но проходы просматриваются. И красноты там больше, чем желтизны.

– Я пить хочу, – вывела меня из созерцания карты Остроухая. Значит, у нее даже фляжки нет, это плохо. Отстегнув свою, протянул ей.

– Десять минут перекур, а потом вниз.

Сели на поваленное дерево. Я вроде привык уже ходить, а вот Остроухой приходилось несладко. Сейчас она сидела, вытянув ноги. Наверное, общалась с родственниками по нейросети. Лицо было упрямое, взгляд, правда, блуждал в каких-то далях. Руки быстро набирали что-то, но не как я, тыча перед собой пальцем, а потихоньку на своем бедре. Явно десятипальцевым методом. Хотя что это? У нее всего три пальца, точнее, четыре. Большой, средний, указательный и безымянный. Мизинцев не было на обеих руках. И это смотрелось очень гармонично, ладонь и ладонь, никакого уродства не было. Даже ладонь слишком узкой не казалась.

– Мне нужен твой контакт. Деда хочет с тобой поговорить, ты же не против, если я ему твой контакт передам?

Ясно, родственники волнуются, почему нет. Нужно успокоить.

– Да как-то не против, только как я его тебе дам? Я его не знаю.

– Опять прикалываешься? Поиск ближайших включи.

Я начал тыкать перед собой экран, ища меню, сеть, настройки сети… Так, это не здесь. Меню, сеть…

Тут заморгало уведомление, что контакт Остроухая хочет вас добавить в контакты и добавить ли ее в контакт? Подтвердил. Заморгал значок вызова. «Принять».

Передо мной развернулась голограмма высокого, довольно худого человека, одетого в белоснежную рубашку с высоким воротником и какую-то безрукавку, которая выглядела очень богато. На всех восьми пальцах были кольца с огромными камнями. Волосы были длинные и убраны в конский хвост, открывая острые уши, ладно хоть без сережек.

Я, наученный Гномом, уставился в коммуникатор, как будто голограмма была маленькой, висела над коммуникатором.

– Так, охраняешь эту молодую аграфку до тех пор, пока к вам не подойдет экспедиция. Остаетесь на месте. Не дай бог, твои грязные руки ее коснутся или с нее хоть волосок упадет, я тебе голову оторву.

– Простите, я, наверное, не справлюсь с возложенной на меня задачей. Вам придется найти кого-нибудь другого, – и отключился.

Вот и поговорили.

Снова заморгал вызов, я его смахнул.

– Что, деда опять с наездов начал?

– Ну да. Только что-то он не похож на дедушку.

Вызовы шли один за другим. Я просто заблокировал контакт.

– У нас метаболизм другой. Деду на самом деле больше шестисот лет. Прости его, он на самом деле хороший.

– Да ладно? Шестьсот? Он же почти войну застал. А тебе тогда сколько?

– Мне восемьдесят шесть, я уже шесть лет как совершеннолетняя.

Эта угловатая девчушка в два раза старше меня? Да не может быть. Ей шестнадцать, ну максимум восемнадцать можно дать. Хотя нет, восемнадцать по мозгам не дашь, явно шестнадцать. Ладно, внешность; поведение, жизненный опыт – его никакой внешностью не скроешь. По-моему, меня разводят.

– На самом деле я прилетел сюда раньше войны, я застал бомбардировку этой планеты.

– Тебе больше полутора тысяч лет, – на секунду загорелись ее глаза. – Да пошел ты. Я тебе ведь поверила на секунду.

– Так ты первая начала, – засмеялся я.

– Ну подумаешь, в два раза прибавила.

Я громче засмеялся.

– Ну ладно, в три раза.

Я продолжал смеяться.

– Нет, ну честно, мне двадцать семь. А дедушке за двести. Нам приходится легенду поддерживать о нашей вечной жизни.

Вот тут я почуял, что она говорит искренне. Для нее возраст был очень важен, и она хотела казаться старше, чем есть. Явно детские комплексы. Тут она не обманывала. Я перестал смеяться и искренне удивился. Ведь моя теория с жизненным опытом не работала.

– А что же вы ведете себя как малолетки? Ну ладно, ты, а дед-то твой ума мог набраться за двести лет жизни.