Sgtmadcat - Вольный Флот - Старшина Тарасов против сил зла

— «ТИГР».

— «Тебя, изменницу, готов разорвать»… Он своего никому не отдаст. С того света достанет. Сам от него слышал не раз: «Сдохну — остальных с собой заберу». А там уж как хочешь — так и понимай.

— Допустим… А кто тут, в округе, на черной «Волге», двадцать-четвертой рыщет? Зачем ему Загиттулин?

— Воронок это. И на нем черт рыжий ездит и души грешные жрет. Это все тут знают.

— Серьезно?

— Да кого хошь спроси!

— Ты… — Старшина пнул одного из лежавших, — Что за черт?

— Он правду говорит! Джамиль с Хачмаза сюда приезжал к родственникам. Машину черную искал. Говорил, что всем дома обещал, что на черной машине вернется. Они с земляком её стопнули на трассе. Мы с пацанами сами видели! Думали такси. Хотели водилу в расход, а машину перебить и домой отогнать.

— И?

— Через полгода его родня искать приехала. Говорит пропал и он, и земляк евойный. А та машина тут так и катается.

— Херню несете.

— Правду вам говорим!

— Ясно… Пошла мистика всякая… — Тарасов кивнул Ротному, — Ладно — у меня все.

— Валим?

— Валим… Дверь подпереть не забудь.

Добежав на до пригорка и убедившись, что за ними не было хвоста, Старшина с Ротным стянули маски и перевели дух.

— Иваныч? И че думаешь? Я вот, чет, нихрена не понял. Ни про Загиттулина этого, ни про Маринку, ни про «Волгу». А ты?

— Не туда смотришь. То, что они нам что хочешь наврут, лишь бы мы отстали, это понятно. Главное — Марат этот был не просто местной гопотой, а действительно матерым бандюком. Который, возможно, завалил своих подельников. И это, уже, может объяснить, почему он скрывается: двойное убийство — не ларек ограбить. Сесть можно надолго.

— Так ты думаешь, что он, все таки, жив?

— Возможно. А, возможно, кто-то еще положил на твою Маринку глаз. Ты сам сказал — чтобы она официально стала вдовой, надо ждать пять лет. А прошло только три года. Подкатывать яйки к жене авторитетного в селе пацана пока она не вдовая — могут не понять. Вот он и ждал. А тут ты объявился, забив на местные понятия и условности. Так что тебя пытаются напугать, используя для этого местные суеверия. «Собаку Баскервилей» читал?

— Конечно читал! Я что? Совсем неуч по твоему? — возмутился Ротный, — Мы её на литературе проходили!

— Вы Конан-Дойля в школе проходили?

— Ну да! Он там её еще утопил в конце.

— Ты с Тургеневым его, часом, не путаешь?

— Возможно. Но собака там точно была.

***

Вернувшись домой, Старшина решил выпить чаю и покурить, чтобы устаканить мысли. Открыв окно, и он затянулся и, оглядевшись, наткнулся взглядом на Киселева, волокущего мешок с песком. Поскольку дембеля, предчувствуя скорый отъезд домой имели привычку расслабляться и начинать творить всяческие непотребства, мудрая армейская мысль родила такую вещь как «дембельский аккорд», суть которого была в том, чтобы плотно занять дембеля какой-то общественно — полезной работой, не оставлявшей ему ни времени ни сил на ночные посиделки, самоволки, пьянки и прочее моральное разложение себя и коллектива. Взамен, им обещали закрыть глаза на некоторое количество прошлых прегрешений, влияющих на срок отъезда домой. У Киселева в активе была неделя на «губе» которая в срок службы не считалась, но Начштаба пообещал о ней забыть если за оставшееся время Киселев починит отмостку вокруг ДОСа.

ДОС, или «Дом Офицерского Состава», был особой гордостью Комбата и первым, что он сделал, когда ему вручили власть над батальоном. ДОС представлял из себя двухподъездную трехэтажку. Панели для неё Комбат добыл в соседнем колхозе, разобрав недостроенный многоэтажный дом для работников не существовавшего уже, к тому времени животноводческого хозяйства. Как и за какие шиши он договорился с председателем все гадали долго, но спросить никто так и не решился. Здание получилось неказистым, к тому-же, не все панели удалось пустить в ход, так как имевшийся в части кран выше третьего этажа не доставал, да и его поднимали идя на хитрости достойные создателей египетских пирамид. Зато в части появилось двадцать четыре одно и двухкомнатных квартиры, чему офицеры и прапорщики, которые, до этого, жили в одноэтажном бараке с цифрами «1949» на торце, а некоторые — за занавеской в казарме, несказанно обрадовались и авторитет нового руководства взлетел до небес. Из остатков плит сложили одноэтажную санчасть на месте снесенного барака и пристройку к боксам на территории автопарка, где сидели связисты.

Глядя на Киселева, Тарасов вспомнил, что пообещал его, за что-то, взгреть и поманил бойца пальцем.

— Иди сюда, мой сладкий сахер…

— Да, товарищ прапорщик… — Киселев с обреченным видом скинул мешок на землю.

— Я тут вчера, в город ездил… По делам. И, от нечего делать, решил в библиотеку заскочить. Посмотреть, куда ты там бегал все это время. Заодно с подружкой твоей познакомился…

— С Алисой!? Она обо мне спрашивала?

В голосе Киселева было столько надежды и паники, что Старшина, хотевший с ходу на него наехать, переменил свои намерения.

— Ну как спрашивала… Так понял, вы с ней уже все?

— Да я не знаю, что она!? Я её адрес хотел спросить. Чтоб как домой приеду, писать. А она, наверное, не так поняла.

— А как это еще понять — то можно? Ты к ней бегал-бегал, а как домой, так: «Адьес! Пишите письма!»? Девочка ждала что ты её с собой позовешь.

— Ну я же тоже не могу с ней вот так вот… За «здорово живешь» родителям на голову свалится? У нас в доме места, конечно, есть — но то ж не мой дом.

— Ты, Киселев, где не надо умный, а где надо — дурак-дураком, — Тарасов задумчиво выпустил клуб дыма, — Там барышня библиотечная, романтичная. У ней любовь все преодолеет, с милым рай и в шалаше, а ты ей о прозе жизни, жилплощади и прочих приземленных вещах.

— Думаете, надо все объяснить?

— Ну можешь, перед вокзалом, заехать. Поговорить. Если не выйдет объяснится, то хоть попрощаться по людски…

— Я так и хотел…

— А вообще, вот поэтому военному нельзя, на службе, семью заводить. От этого всегда одно расстройство. Что ей, что тебе. Военные — народ кочевой, а как мой дед говорил: «Баба с седла первой падает». Да че это я? Дураков учить — только портить. Я Алиске твоей обещал тебя погонять, но ваши дела — не мои. Я в них лезть не буду. Просто скажи, если увидишь, что Старшина тя одолевал прям спасу не было.

— Ага… — Киселев продолжал задумчиво топтаться под окном с грустным видом.

— Чего «агакаешь»?

— Никак нет — ничего…

— Ты, блин, как собака у стола… Сказать что хочет не может, только смотрит жалобно… На! «Рыцарь печального образа», недоделанный…

Старшина кинул в Киселева сигаретой и захлопнул створку. Всплеск раздражения был связан с стойким ощущением, что он тоже чего-то непонимает. Взяв кружку с чаем, Тарасов сел за стол и принялся листать блокнот. С одной стороны — все просто. Матерый грабитель порешил подельников при дележе и залег на дно. А узнав, что какой-то офицер начал ходить к его жене, решил… А что решил? Попугать? Зачем? И почему, скрываясь, он так и не сменил одежку? Чтобы его узнали? Опять таки — зачем? Ротный не местный, и знать не знает ни как он выглядит, ни как одевается, ни вообще, что его надо бояться. К тому же такие люди, как правило, не пугают. Выстрел в спину, или нож под ребро, а не ходить за жёниным хахалем по темной дороге бормоча невнятные угрозы.