Константин Соловьев - Prudentia [litres]

– Эдиктом его императорского величества запрещены все схватки во время боевого похода. Вам это тоже известно.

– Это не была схватка, дорогой граф! – горячо возразил Гримберт. – Всего лишь турнир по взаимовыгодному согласию и с использованием имитационных снарядов. Всякий рыцарь имеет право защищать свою честь от попирания, вне зависимости от того, в походе он или нет, разве не так?

– Снаряд, который перебил ему ногу, не был имитационным.

– По всей видимости, не был, – согласился Гримберт. – Ужасная, ужасная ошибка. Полагаю, в боеукладку случайно попал боевой снаряд. В боевых походах такие вещи иногда да происходят. Не сомневайтесь, я прикажу спустить шкуру с оруженосцев, которые допустили эту оплошность!

Лаубер не выглядел удовлетворенным.

– По вашей вине доспех моего рыцаря серьезно пострадал. Он не сможет участвовать в завтрашнем штурме Арбории. Это значит, что эффективность моего знамени упала еще до того, как мы впервые скрестили копья с противником.

– К чему мелочиться, граф! – Гримберт с нарочитой небрежностью взмахнул рукой. – В вашем знамени четыре дюжины рыцарей. Одним больше, одним меньше… Не думаю, что лангобарды ощутят разницу, тем более что сир «Ночной Болван», судя по всему, был полным недоумком, если уж вышел на бой против «Золотого Тура». Едва ли его потеря сильно ослабит ваше знамя.

Рыцари за спиной Лаубера напряглись, но сдержались, лишь глухо зароптали, заставив Гримберта ощутить подобие уважения. Послушны и беспрекословно повинуются. Другие бы на их месте не сдержались, глядя, как унижают их собрата, а эти стоят, точно статуи. Разве что у сира Виллибада, того, что справа, немного дергается лицо. Что ж, Гримберт мог его понять.

– В этот раз вы хватили через край, – отчеканил Лаубер. Под его пристальным взглядом Гримберт непроизвольно стиснул зубы. – Вы можете сколько угодно долго плести интриги, сидя у себя в Турине, но сейчас мы оба – в боевом походе. Походе, от результатов которого может зависеть не только будущее Лангобардии, но и наших с вами фамильных владений. Однако даже в этой ситуации вы предпочитаете досаждать мне, вместо того чтоб выполнять ту работу, которой ждет от вас его императорское величество.

Гримберт поманил пальцем слугу и взял с подноса сочную спелую грушу. Ему не хотелось есть, но он желал уязвить гостя настолько, насколько это возможно, оставаясь при этом в рамках приличий. Он откусил кусок, позволив прозрачному соку стекать по подбородку. В самом деле сочная. И сладкая, как мед, выращенная в его собственных садах в Турине. После всех битв, что разыгрались на территории марки за последнее столетие, почва загрязнена неимоверно и едва не стонет от количества навеки засевшей в ней радиации, но сады маркграфа, как и прежде, пребывают в отличном состоянии.

– Вздор, – отозвался он безмятежно, откусывая еще кусок. – Не понимаю, чего вы хотите добиться, врываясь ко мне с подобными обвинениями, столь же нелепыми, сколь и беспочвенными? Полагаю, мы можем забыть о них, как и подобает старым друзьям. Или…

Гримберт оставил это «или» висеть в воздухе, хорошо зная, что все собравшиеся понимают его истинный смысл. Или Лаубер мог бы пойти дальше. Направить Гримберту официальный вызов, как полагается между рыцарями.

В том, что вызова не последует, он не сомневался. Лаубер слишком осторожен и сдержан, чтобы решать конфликты с оружием в руках. Кроме того, он хорошо сознает последствия такого опрометчивого шага. Выкованный в лучших кузницах Женевы «Урановый Феникс», конечно, на многих наводит ужас, но все присутствующие здесь рыцари понимают, что ему никогда не справиться с самим «Золотым Туром» и его хозяином, непревзойденным и не знавшим ни одного поражения Гримбертом, маркграфом Туринским. Лаубер понимает это и будет искать другой путь.

– Я буду вынужден доложить об этом императорскому сенешалю, – холодно сообщил граф Женевский. – Подобная выходка может привести к провалу всего похода. Уверен, герцог сделает из этого соответствующие выводы.

– Конечно, вам определенно стоит поделиться с Алафридом своим беспокойством, – согласился Гримберт. – Желаю удачи вам, граф. И обязательно навестите меня, если будете в Турине. Не помню, я говорил, что у меня превосходный театр?

– Удачного вам дня, маркграф.

– Благодарю. Ступайте, ваше сиятельство, и помните – мои глаза всегда будут при вас.

Возможно, ему удалось смутить Лаубера. На половину секунды, не более.

– Что это значит?

– Ох, простите. Я вечно забываю о том, что вы плохо знакомы с нравами восточных провинций. Эта поговорка, – Гримберт ободряюще улыбнулся гостю, – означает, что я буду следить за вашей судьбой. Всего лишь учтивое выражение, долженствующее означать мой интерес к вашей судьбе, мой дорогой.

Острота не достигла цели – Лаубер молча развернулся и вышел из шатра. Его рыцари последовали за ним.

Гримберт был уверен, что самообладание не изменило ему на протяжении всего разговора, но все равно почувствовал необходимость перевести дух. Каждый разговор с графом Женевским выматывал его больше, чем самая изнурительная схватка. Правду говорят о нем: человек с необычайной выдержкой и стальным сердцем. Может ли на свете хоть что-то пронять его?

– Это было опасно, – произнес Магнебод, глядя на него из-под насупленных бровей. – Ты рисковал, дразня дракона, Гримберт.

Гримберт разжал пальцы, позволив наполовину съеденной груше упасть на ковер. Он ощутил, что внезапно утратил аппетит.

– Я хотел вывести его из себя. Чем более человек взвинчен, тем необдуманнее действует, тем поспешнее принимает решения. Мне нужно лишить его душевного равновесия, если я хочу довести план до конца.

– План! – едва не простонал Магнебод. – Опять твой план! Лаубер нажалуется Алафриду, и сенешалю придется донести это до императора. А ты знаешь, как важен императору этот поход! Если он узнает, что ты подвергаешь его опасности из-за своей затянувшейся вражды с графом…

– Алафрид на моей стороне, – возразил Гримберт. – Он не признает этого открыто, но и не донесет на меня. К тому же мне требуется совсем немного времени. Завтра все решится.

Завтра. Гримберт стиснул кулаки. Он еще не видел зарева над Арборией, но словно чувствовал пожар лицом. Завтра его сиятельство граф Женевский получит по заслугам.

Остатки груши превратились в липкую кляксу, когда он наступил на нее ногой. Вот что останется от графа Женевского. Гримберт все еще пытался брезгливо очистить подошву сапога о ковер, когда в шатер несмело заглянул Гунтерих.

– Ваше сиятельство…

– Что тебе?

Кутильер прочистил горло.

– Герцог де Гиеннь, императорский сенешаль, велел сообщить о начале военного совета. Он ожидает вас в своем шатре около полудня. Там же будут присутствовать все рыцари.