Евгений Шепельский - Война. Том 2

Он поклонился мне и отступил к стене, вжался в гобелен тусклой темно-синей рясой, почти растворился. Мы прошли мимо. Я подавил улыбку. Мосс — один из умнейших. Первая ласточка. Делает вид, что ему ничего не надо, что он радеет только о Санкструме, но на деле деликатно напоминает о себе, делает так, чтобы его личность отпечаталась в моей памяти. Чтобы я составил мнение о нем как о умном и лояльном моей власти человеке. Да я уже такое мнение составил! И таким образом, он намерен получить от меня клочок власти, в то время как прочие церковные высшие иерархи этой власти лишатся!

Ну не умница ли этот Мосс?

Тем не менее, могилу Семериона я прикажу не вскрывать.

Скандал между племянником и дядей достиг крещендо. Шутейник обозвал Бантруло Рейла хитрожопым ишаком, дядя наградил племянника титулом «унылой одинокой вши на всем известных и очень темных зарослях». Затем он нагнал меня и сказал голосом невинным:

— Младшее поколение совсем от рук отбилось. То ли дело в мои годы… Кстати, у вас в окрестностях Варлойна обитают лютые звери?

Я посмотрел на Шурика, который чинно шествовал у стены, стараясь поспевать в такт моим шагам.

— Смотря какие.

— Когда я гнал бричку к вам, мне показалось, в придорожных кустах мелькнул рыжий полосатый бок.

Я кивнул.

— Да, здесь могут водиться тигры. По крайней мере — один. Сбежал из зоосада вместе с котом-убийцей и вепрем. Кот — вот он, а тигра и вепря до сих пор не изловили.

— Стало быть… ох! Он же мог меня… ох!

— Тигра обязательно поймаем, — сказал я.

Дядюшка покачал головой, порылся в кармане плаща, достал свежий выпуск «Моей империи», сказал, мгновенно прекратив ломать комедию:

— Выпуск отпечатан, начали раздавать, едва солнце взошло. Хотел спросить у вас: вчера вы направили ко мне десять студентов, дабы они были у меня… как вы назвали эту ересь…

— Корреспондентами. Журналистами. — Я произнес оба слова на русском, так как им не было эквивалента в местном языке. Теперь же они — будут. Журналистика должна развиваться. Газеты будут вершить политику этого мира.

— Да-да, этими самыми…

— Я отправил их познакомиться с редакцией и с вами. Они должны были передать от меня послание.

— Десять человек! Передали, конечно! Но одной выпивки на такую ораву…

— Не беспокойтесь, я буду платить им из своего кармана.

— Хм.

— К тому же вскоре после моей коронации, — и победы над экспедиционными корпусами Адоры и Рендора — следовало бы мне добавить, — они разъедутся по стране. Они будут собирать для вас новости, как пчелы — нектар. Порхать с цветка на цветок, и нести нектар в ваш улей, а вы — вы будете распоряжаться этим нектаром по своему усмотрению.

— Хм!!! — произнес он с возросшим энтузиазмом. — Бесплатные сборщики новостей! Это… просто… просто чудесно!

Не такие уж и бесплатные. Все они у меня на содержании, и работают параллельно с Шутейником — они будут собирать новости для газеты и шпионить для меня, и параллельно изменять костный мир Санкструма. Студенты — самая активная, пассионарная, жадная для всего нового часть населения. Именно им менять будущее и строить новую державу.

Ничего, господа Сакран и Армад, скоро вы познаете беспощадную силу прессы! Магнат Херст, владея газетами, однажды начал войну между США и Испанией, в том числе — чтобы повысить свои тиражи. Его фраза, отправленная собственному корреспонденту на Кубу в ответ на телеграмму — «Здесь войны нет», стала примером абсолютного цинизма: «Вы обеспечьте иллюстрации, а войну я обеспечу». Но у меня другие цели: я хочу мира, а не войны. Мира и процветания стране, в которую меня занесло. И мои газеты всегда будут действовать на благо Санкструма.

Я взял газету, развернул. Новая форма: интервью. На сей раз — интервью с братом Литоном. Вопрос — ответ. Вопрос — ответ. Брат Литон спокойно разъяснял постулаты церковной реформы, особенно напирая — по моему настоянию! — на то, что народу больше не придется платить церкви десятину.

Ниже — указ о снижении подушного налога вдвое и сообщение, что к концу года подушный налог вовсе будет отменен. Шах и мат, господа Сакран и Армад. После такого закона народ пойдет за мной до конца.

Еще ниже — интервью с Аркубезом Мариоттом, знаменитым придворным астрологом, который провидит мое правление как эру любви и процветания.

Дядюшка Рейл сказал, понизив голос:

— Вы отдаете себе отчет, почти ваше величество, что этот ваш фантом дерзкий, астролог придворный, достиг необычайного политического могущества? Народ верит ему, и горожане и даже дворяне верят. Но что будет, если кто-то задумает использовать Аркубеза Мариотта… против вас? В своей газете?

Об этом я не подумал. А ведь и правда, если кто-то возьмет фантомного астролога и использует для своих целей? Придется мне вылепить вещественный образ Мариотта — разумеется, с помощью нанятого актера.

Нагнал один из моих секретарей. Побежал, вручил на серебряном блюде письмо. Знакомой формы, на знакомой бумаге.

Очередное любовное письмо от прозреца.

«Ты будешь корчиться в предсмертных муках», — ничего нового, банальные угрозы. В Варлойне есть некто, кто подкладывает в секретарскую почту эти письма. Естественно, это не сам прозрец, а его присный, крот. Насколько он близок прозрецу? Понятно, что просто исполняет задание, как робот — строчит эти письма, самого прозреца — вернее, его посланника с заданиями, видит от случая к случаю. А что он еще может, этот крот? Он может проявить инициативу и попытаться донести дэйрдринам о моих приготовлениях? Да, наверное, хотя еще вчера, подозревая нечто подобное, я велел окружить Варлойн скрытными заставами. Так просто не войдешь и не выйдешь, перемещение солдат происходило тоже скрытно, в темноте, вон, даже умнейший Гицорген купился… Ладно, нет смысла строить предположения. Дворянская конница мобильна, разъезды повсюду — если дэйрдрины получат новую информацию и решат ударить в другое место — Лонго Месафир упредит их удар.

Любопытно, не Мосс ли это? Но времени выяснять — нет. Выходы из дворца перекрыты до моего возвращения… в роли императора. Мосс не выйдет.

Сегодня я стану императором.

Или умру.

Третьего пути нет.

В укромном местечке дворца я набросил плащ Алого, надел шлем. Теперь я не отличим от обычных гвардейцев. Мне мало выехать из Варлойна, надо в Норатор еще доехать целехоньким, а это может быть сложно, хм, да, сложно. Там же, в этом укромном местечке, под одобрительные взгляды обоих хоггов, я выхлебал граммов двести горного виски. Одни земные политики пользуются накачкой психологов, другие — пьют транквилизаторы, ну а я, за неимением в Варлойне земных наработок, бодрюсь и успокаиваюсь известным с древности способом.